Интендант революции. Повесть об Александре Цюрупе

Вечером, за ужином, к нему подсел приехавший навестить его Свидерский. Как всегда, полный сил, бодрый, порывистый, он сразу напустился на Александра Дмитриевича:

— Что это вы такой грустный?! Родина его рисовой кашей кормит, а он — очи долу, нос повесил... Негоже, негоже, дорогой мой! Ну, хотите, я вас развеселю?

— Не развеселите.

— А вот и развеселю! Ну? Побьемся об заклад?

— Рад бы в рай, да грехи не пускают.

— Ну, сколько ставите?.. Если я выиграю, вы бросаете курить, если проиграю — можете отстричь мне усы. Хорошо?

— Боюсь, что вам придется ехать отсюда бритым...

— Вот! Вот вы уже и улыбаетесь. Так что же, идет?

— Идет, — согласился Цюрупа. — Только...

— Без всяких «только»! Слушайте! — перебил Свидерский, опрокинув солонку и поспешно собирая ножом соль. — Вам что-нибудь говорит имя: Малышев Сергей Васильевич?

— Ну как же! Наш первый красный купец.

— Вот именно. Мы его отправили недавно на трех баржах из Нижнего по Волге для прямого товарообмена. Нагрузили на баржи ситцу, мыла, гвоздей — словом, наскребли все, что было, все, что смогли достать. Плывет он день, плывет другой — никакого результата: деревни далеко, никто про красного купца не знает. Ситец, гвозди лежат нетронутые в трюме, хлеба — ни фунта. Тогда Малышев причаливает к берегу, реквизирует у батюшки из ближайшего прихода граммофон и единственную пластинку...

— Вечно вы с вашими анекдотами! — недовольно отмахнулся Цюрупа.

— Какие анекдоты?! — всплеснул руками Свидерский и снова рассыпал по скатерти только что собранную соль. — Быль! Чистая правда! Малышев сам мне рассказывал! И комиссар подтверждает. Принесли они граммофон на баржу, поставили пластинку да как грянули... «Боже, царя храни!» Всполошились вокруг: «Что такое? В чем дело? Уж не государь ли убиенный воскрес из мертвых?» Со всех деревень сбежались крестьяне. «Да ты что делаешь?!» — кричит Малышеву комиссар. А тот смеется: «Пускай! Лишь бы хлеб несли...» И понесли со всех деревень да принялись менять на ситец, на веревки, на топоры. В общем, до Казани не доплыл — вернулся с тремя полными баржами: двести сорок тысяч пудов.

— Двести сорок тысяч?! — недоверчиво переспросил Цюрупа.

— А вы как думали?!

— Вот тебе и «Боже, царя храни»! — Александр Дмитриевич затрясся от гулкого басовитого смеха. — Гу-гу-гу!.. — да так, что из-за соседних столов обернулись.

Он смутился, замолчал и виновато нахмурился.

— Ну вот, — улыбнулся Свидерский. — Давайте сюда папиросы. Хоть бы на ночь не курили! И ешьте, ешьте, пожалуйста: стынет ведь.

Александр Дмитриевич неохотно ткнул ложкой: как-то в горло ничего не шло. Он вот тут ест кашу на молоке, а в Питере суточный паек красноармейца — восьмушка хлеба и четверть фунта сухарей. И надо воевать, двигаться, работать.

И где-то на Южном фронте на подобном пайке воюет Митя, его Митя, сын...

Посреди ночи грянула гроза. Александр Дмитриевич проснулся, испуганно приподнялся и сел на кровати.

Как, однако, легко дышится. Не то что с вечера, когда он с трудом уснул. И листьями мокрыми пахнет...

Ослепительная ломаная трещина расколола небо в окне, и по крыше, по разбушевавшимся вязам лихо забарабанил дождь.

«Хорошо! Закурить бы, — он протянул руку под подушку. — Экая досада: отдал Свидерскому последнюю коробку... А вдруг все это зря — с комбедами? Ведь предупреждали: и Дан, и Мартов, и эсеры — предупреждали, что комбеды только деморализуют деревню. Особенно если дать им право распределять хлеб, мануфактуру, плуги и лопаты со скидкой — в зависимости от хода заготовок в данном селе...»

Новая вспышка ослепила его.

«Бум, бум, бум, бу-бум...» — покатилось по лесам, по полям, по долам.

Александр Дмитриевич притворил окно, задвинул шпингалеты, присел на подоконник, но тут же поднялся:

«А разве деморализация деревни самогонщиками — меньшая опасность? А кулацкие подачки и всевозможные вспомоществования под разными предлогами? Разве они не привязывали бедноту к «справным мужикам»? Нет, господа хорошие! Чтобы там ни толкуйте, а принцип материальной заинтересованности мы провели через весь декрет правильно. Правильно! Теперь трудовой мужик прямо заинтересован в том, чтобы поскорее выкачать излишки из крупных кулацких хозяйств. Задумано верно, и господа да́ны просто сердятся, и сердятся оттого, что комбеды зачеркивают еще одну их надежду на крепкого мужичка... Задумано верно, но вот как все это провести в жизнь?»

«Как?»

Опять беловатым заревом вспыхнуло небо, и задребезжали стекла от громового удара.

«Нужна какая-то неистовая, всеопрокидывающая, все ставящая на место сила... Такая вот, как эта молния...»