Интендант революции. Повесть об Александре Цюрупе

«Там». Вот в чем беда: там, а не здесь. И переправить такую массу скота невозможно: нет сена. Нужны — там нужны! — бойни, холодильники, консервные фабрики, солильни, мастерские для выделки кож. Ничего этого нет и в помине. Здесь — голод, а там гибнут ценнейшие продукты. Доколе же ВСНХ будет бездействовать?!

Цюрупа едет к Рыкову, доказывает, убеждает, воюет. Сам делает все, чтобы добыть необходимое оборудование, соль, консервную жесть, послать специалистов, сберечь драгоценное мясо, во что бы то ни стало сберечь, сохранить!

А продукты все идут и идут из Царицына, из Саратова, из Камышина...

Под вечер Цюрупа на элеваторе. Подходит маршрут с хлебом. Александр Дмитриевич идет вдоль вагонов, поднимается в один из них. При свете «летучей мыши» тускло мерцают стволы ружей, тепло розовеет насыпанная двумя холмами пшеница. Он невольно притрагивается к ней, точно гладит, ласкает зерно, берет в горсть, задумчиво смотрит.

Но что это? Что-то тяжелое...

На ладони — пуля.

Кто-то, плохо видный ему, не то жалуется, не то хвастает из угла:

— Возле Раковки в два часа ночи паровоз и пять вагонов с рельсов сошли: казаки шашки подложили пироксилиновые. Ну, мы, понятно, в цепь рассыпались, ждем... Броневик пришел на подмогу — отбились... Целый день простояли на этом месте... Весь груз — мануфактуру там и прочее — все в целости довезли, сдали... Обратно едем — та же песня. Ночью прибыли на станцию Филоново, а казаки окружили ее. «Ура!» — кричат, свистят, матерятся, из пулеметов бьют. До одиннадцати часов утра бой шел, едва вырвались. Только отъехали — впереди путь разобран, на целые три версты!..

— Здравствуйте, товарищи! — прервал их Цюрупа, входя в полосу света. — С приездом вас, с возвращением благополучным!

— Спасибо. На этот раз вроде верно — все живые воротились...

«На этот раз»!.. — Александр Дмитриевич пригляделся: в углу вагона, рядом с тем бойцом, что рассказывал, на небольших тесовых нарах полулежал юноша — совсем еще мальчик — в тельняшке, которую он, видимо, где-то выменял, в матросских «клешах», подхваченных гимназическим ремнем. Голова его и правое плечо белели в полутьме уже несвежими повязками.

«Вот так же и мой Митя где-нибудь... — подумал Цюрупа о старшем сыне. — Доброволец! Красногвардеец семнадцати лет!.. Кажется, их полк сняли с фронта и перебросили куда-то под Тамбов — реквизировать хлеб». И с какой-то непонятной, нелепой надеждой он вдруг спросил юношу:

— А под Тамбовом вам бывать не приходилось?

— Ну как же! — ломающимся баском самодовольно ответил тот. — Как же! В самую заваруху: семнадцатого-восемнадцатого июня, когда беляки Тамбов захватили. Что там делалось, мать честная- родная! Дорогу на Москву банды обложили. Наши все заградительные отряды сняли, все реквизиционные — все на дорогу! Станция Токаревка — на всю жизнь запомню! В одиннадцать вечера поезд наш тронулся, при потушенных огнях, самым тихим ходом. А мы цепью рассыпались вдоль полотна. А у них три пулемета на тачанках... Верст семь так шли — раненых не смогли подобрать, но хлеб спасли.

«...Не смогли подобрать»! — вздрогнул Александр Дмитриевич. — Что, если Митя?.. Нет! Нет! Не может быть!»

Все же он спросил:

— Дмитрия Цюрупу не встречали там, случайно? Тоже воюет... Такой же, как вы, молодой...

— Цюрупу? Что, наркомов сын, что ли? Ваш то есть?

— Да нет. При чем тут я? — смутился Александр Дмитриевич: не козырять же перед ними тем, что у него, у наркома, сын вот тоже воюет, как все, рядовой солдат. — Не встречали, значит?

— Кто его знает? Да не приходилось, вроде.

«Боже мой! Боже мой! Слово «хлеб» стало вплотную со словами «кровь», «смерть»!.. С разведчиками так не расправляются, как с продовольственниками. В станице Платовской генерал Попов застал продотряд, которому население сдавало хлеб, — командир и комиссар распяты, порублены все продотрядовцы и триста пятьдесят местных жителей — старики, женщины, дети...»

И среди всего этого — его сын, его первенец — Митя!..

— Да уж лучше на фронте, чем на этой работе, — как бы подтверждая его мысли, вслух подумал раненый юноша.

Поговорить бы с ним еще, походить по составу, расспросить других: может, кто видел Дмитрия Цюрупу? Но пора на заседание Совнаркома.

Александр Дмитриевич дотронулся до шершавой обветренной руки юноши, порывисто сжал ее, потом нащупал у себя в кармане теплый жесткий комок, завернутый в бумагу. Он берег его с утра на ужин: без всего привык обходиться, даже голод терпел, не мог обойтись только без одного — без чая с сахаром.

— Возьми-ка, сынок! — Цюрупа оставил белый комочек раненому и поспешил к двери.

Но как ни торопил Александр Дмитриевич шофера, как ни гнал тот машину, все равно опоздали.

Хмурясь, Ленин поднялся и вместо приветствия укоряюще протянул навстречу часы:

— Придется объявить вам выговор и занести в протокол.

— Мне — выговор?..

— Да-с. Вам. За опоздание.

— Помилуйте, Владимир Ильич! — шутливо начал выкручиваться Александр Дмитриевич. — Послушайте сначала, что я вам скажу...

— Ну? Что?