Интендант революции. Повесть об Александре Цюрупе

Александру Дмитриевичу вдруг представилось, как далеко-далеко отсюда, за белесой дымкой, по затихшей, затаившейся в предрассветном оцепенении Волге плывет на север караван. Притушены огни на баржах. Прикорнули на мешках красноармейцы. Но не спят часовые, настороженно вглядывающиеся в обманчиво спокойные берега, не спят вахтенные у штурвалов.

Пыхтят, отдуваются буксиры, и дымные, тяжкие их вздохи стелются в безветрии по водяным просторам, всполошенным неторопливыми волнами:

— Хлеб идет! Хлеб идет! Хлеб идет!..

А там, дальше, в осажденном, отрезанном Царицыне, сбиваясь с ног, спозаранку спешат по зыбким трапам горластые грузчики, спешат, поворачиваются, хрипло покрикивают друг на друга.

Хлеб идет! Хлеб идет! Хлеб идет!..

Живым, ни на мгновение не затихающим потоком сыплется в необъятное брюхо баржи золотое зерно, сыплется, чтобы стреляли красноармейцы и не плакали от голода дети, чтобы стояла, высилась красная Москва и жила, не сдавалась Революция.

Цюрупа еще раз глубоко вздохнул, с трудом выпрямился, но зашагал бодро, как юноша. Добравшись до постели, он заснул как убитый: даже цифры заготовленных пудов и отправленных вагонов на этот раз ему не снились.

Новый день — новые заботы.

Александр Дмитриевич еще больше осунулся — просто кожа да кости. Седина на висках, казалось, готова охватить всю голову. Только усы, небольшие, коротко подстриженные, воинственно щетинились, когда он поджимал губу, старательно записывая, сколько хлеба пришло за день, да глаза смотрели на окружающих все так же с интересом, увлеченно, с вызовом. Он словно игру затеял и вел ее азартно, очертя голову: ведь игра-то шла не на жизнь, а на смерть. Жадно выжидал, подстерегал противника и ловил, выхватывал у него новые и новые пуды, вагоны, маршруты.

Одна за другой копились на столе наркома — в особой стопке — телеграммы:

«...Тридцать барж...»

«Пятьсот вагонов хлеба...»

«Четыреста голов скота...»

Вскоре советские войска отбили у белоказаков станцию Алексиково. И хлеб — другого слова не подберешь — повалил по трем направлениям: из Царицына, из Саратова, из Камышина.

«...Четыре маршрутных поезда под литерами «Н», «О», «П» и «Р» — сто вагонов зерна и двести голов скота...»

«Еще четыре маршрутных поезда — «С», «Т», «У», «Ф» и сборный состав номер двести одиннадцать...»

«X», «Ц», «Ч», «Ш», «Щ»!..

— Уже алфавита не хватает! — улыбнулся Александр Дмитриевич, бережно отложил телеграмму и покосился на листок семидневки. — Что у нас на сегодня? Та-ак. Дайте Невского, пожалуйста! Владимир

Иванович? Доброе утро! Как же так, Владимир Иванович? Что там получается на линии Камышин—Балашов—Козлов? Вот именно, ничего не получается! Как же так? Я понимаю, что грузопоток небывалый... Но это значит, что надо освободить пути! Очистить все узлы и станции! Принимать и пропускать только продовольственные грузы!.. Да. Машинистов и кочегаров на этой станции будут кормить — я уже телеграфировал тамошнему продкомиссару: все будет сделано... Договорились? Всего хорошего. Так... Что там еще? «Брюханов! — Разобраться!»

Николай Павлович упорно не дает рельсы для строительства дороги Кизляр—Каспийское море, а Сталии шлет телеграмму за телеграммой — доказывает, как нужна эта дорога для расширения заготовок, утверждает, что продовольственного значения ее сейчас не признают только невежды или живущие на луне.

«Все это было бы так, если б Деникин не занял уже Тихорецкую и Армавир, не наступал на Екатеринодар... Да. Пожалуй, все-таки прав Брюханов: вряд ли мы успеем достроить дорогу. И все же. Все же! — Александр Дмитриевич подчеркнул слово «разобраться», помешкал, подчеркнул еще, задумался. — Пожалуй, надо расширять заготовки не на юг, а на север от Царицына: здесь наши военные перспективы куда лучше...»

Он записал на листке:

«Новый хлебный район: Саратов—Самара. Выяснить. Готовиться. Все предназначенные на обмен товары — Царицыну».

Поднял голову:

— Что там, Софья Григорьевна?

— Вот, Александр Дмитриевич, новые телеграммы.

— Давайте, давайте их сюда! Так. Ну-ка, ну-ка, что там?! «Восемнадцать цистерн бензина». Очень хорошо! «Три цистерны подсолнечного масла, два вагона кофе, пять вагонов груш, тридцать пять вагонов сена»... Прекрасно!

Каждое новое получение радовало Александра Дмитриевича, как ребенка. Он, в полном смысле, отдавался работе. И она приносила ему не только максимум деловых успехов, но и каждый день ни с чем не сравнимое удовольствие. Ведь все желания и стремления его, все помыслы, все горести и радости сосредоточились в ней — в работе, которой весь он был поглощен. И каждый успех в работе стал для него настоящим праздником, настоящим торжеством.

Действовать, действовать, действовать! Виды на урожай в Царицынском районе обнадеживающие. К тому же и старые запасы еще не исчерпаны. Ведь, по расчетам специалистов, не взято и тридцатой доли того, что есть, что буквально лежит под руками! Сколько там скота! Только в одном районе Котельниково, говорят, около сорока тысяч голов! И столько же в Астрахани...