Интендант революции. Повесть об Александре Цюрупе

«Вон как изменился при одном упоминании о хлебе, — сочувственно размышлял тем временем Цюрупа. — Еще бы! Это вам не переговоры с иностранными министрами: там, самое худшее, перехитрят тебя, — и не бой с «контрой»: самое худшее — убьют... «Хлеб революции» — верно спаяно: не «для революции», а именно ее — революции! — хлеб. Оторви одно от другого, и... Недаром в каком-то языке, говорят, слово «хлеб» означает «жизнь».

Ленин остановился прямо против Цюрупы и сказал ему:

— Послушайте, Александр Дмитриевич! — он коснулся ладонью борта его пиджака. — Сколько хлеба вы могли бы там добыть, у себя в Уфе?

— Пудов, ну... — Цюрупа запнулся, прикидывая: конечно, в губернии можно собрать миллионов тридцать. А вдруг сорвется?.. Наобещаешь и не выполнишь... Лучше пообещать меньше, а привезти больше. — Двадцать пять миллионов, Владимир Ильич! За эту цифру я, пожалуй, мог бы ручаться.

— Двадцать пять миллионов! — повторил Ленин. — Это, конечно, неплохо, очень неплохо. Но... — и он опять заходил из угла в угол. — Вы, безусловно, знаете, сколько хлеба поступало ежегодно на внутренний рынок России?

— Миллиард двести миллионов пудов, — не задумываясь, назвал Цюрупа хорошо известную ему цифру.

— Вот именно! — продолжал Ленин. — Это, как вы понимаете, и есть то количество, которое необходимо для нормальной жизни страны и которое мы должны заготавливать.

— Заготавливать, почти не имея денег, — произнес Цюрупа, — столько хлеба, сколько помещики и крестьяне поставляли на рынок?.. Это невозможно.

— Безусловно, — согласился Ленин. — Этого уровня на первых порах нам не достичь.

— Хотя бы половину! — вздохнул Цюрупа. — Хотя бы шестьсот миллионов пудов в первый год!..

— Дай бог, триста! — возразил Ленин. Он остановился, сел на свое место и добавил спокойно, без тени пафоса: — Если мы этого не добьемся, гибель революции, как вы понимаете, неизбежна.

— Миллиард двести миллионов и триста миллионов... — вслух прикинул Цюрупа. — А едоки те же.

— Едоки те же, аппетит разный! — подхватил Ленин. — Вы понимаете, о чем я говорю?

— Не очень. Аппетит у всех, Владимир Ильич, отличный. Особенно теперь! Никто не жалуется.

— Хлеба у нас нет! — рука Ленина жестоко рубанула воздух, так, что листки бумаги, лежавшие на столе, зашелестели. — Посадите буржуазию на восьмушку, а пролетариату дайте хлеб.

— Что же это, Владимир Ильич? Классовый паек?

— Гм... Может быть... Может быть! Называйте как хотите — я твердо знаю одно: рабочим должен отпускаться полный продовольственный паек, а прочим классам населения, особенно нетрудящимся, паек уменьшается и доводится, в случае необходимости, до нуля. Как вы сказали? «Классовый паек»? Очень верно! Да, это политика, это, если хотите, наша продовольственная программа. И вам, хотите вы или не хотите, придется проводить ее в жизнь.

— Но... мало ли кроме меня подходящих, преданных делу людей?

— Преданных много, знающих, умелых — единицы. Большевики-специалисты на вес золота. Плохо, плохо подготовились мы к захвату власти. Военные есть. Дипломаты есть. А вот дельных хозяйственников... — он огорченно развел руками. — Трезвоним, трезвоним: «Экономика — основа!» А на деле?.. Ну, хорошо! — и, резко оборвав себя, он в упор глянул на Цюрупу, нахмурился, насупился отчужденно, сурово, точно вдруг пораженный внезапной догадкой. — Погодите, погодите!.. А может быть, вы просто боитесь оказаться на одном фонарном столбе с Лениным?..

Это был уже удар наповал! Как теперь отказываться? Любое возражение он расценит как трусость. Цюрупа протестующе поднялся и укоризненно воскликнул:

— Владимир Ильич! Как вы можете?!

— А что? Ничего особенного: время тревожное, вы почтенный отец семейства... Мало ли нынче «преданных», которые предпочитают пока сидеть по углам, выжидать, как-то оно еще будет, чья возьмет?..

— Владимир Ильич!..

— Дело житейское и вполне объяснимое: назначение в Совнарком не сулит ни привилегий, ни дивидендов. Почва под ногами зыбкая: что ни день — заговоры, покушения...

— Обидно слышать...

— Обидно? Ну, извините. Сколько же вам понадобится дней, чтобы съездить домой и закончить свои дела?

— Владимир Ильич! Ну пошлите меня на фронт! Ну, не знаю, куда угодно — на любую, на самую трудную, самую опасную работу, — только не в Наркомпрод!

— На самую трудную, самую опасную?.. Труднее, опаснее этой сейчас нет. И вы это знаете, прекрасно знаете! И давайте не скрывать от себя, товарищ Цюрупа, что трудная, очень трудная и опасная эта работа лавров вам не принесет никаких, ведь люди привыкли принимать кусок хлеба как нечто само собой разумеющееся, как должное, и любой ваш успех не будет, никогда не будет по-настоящему замечен и до конца оценен. А в то же время малейший промах, и все шишки — на вас, всех собак — на вас! Но есть хорошее русское слово «надо». Сейчас вы нужны партии именно на этой работе. И кроме вас, некому за нее взяться. Так что ответьте мне, пожалуйста, на мой вопрос: сколько вам понадобится дней, чтобы съездить домой и закончить свои дела?