Интендант революции. Повесть об Александре Цюрупе

— Вот любят у нас жаловаться, что людей нет. А ведь, как только возникает дыхание революции, настоящие люди находятся...

Зачем, зачем он ездит без охраны?! — перебил себя Цюрупа. Сколько раз ему говорили! Предупреждали!.. Известно же, что многие «миролюбивые» купцы обещают миллион тому, кто убьет Ленина! Что за легкомыслие, черт возьми!..

Никогда, никогда он не заботился, не думал о себе. Каких трудов стоило собрать для него особый паек! А что вышло? «Поймите, наконец! — сердился он, сразу же отослав в детский дом и масло, и сахар, и гречневую крупу. — Поймите, что из подобных мелочей люди делают вывод: «нам — одно, им — другое...». А уж коли возникнет этакое разделение, о какой рабоче-крестьянской власти может идти речь?»

А что было, когда он однажды вошел в кабинет Цюрупы и увидел на стене свой портрет! Скосил глаза, недобро прищурился и спросил:

— А где же ризы? Оклады? И прочее кадильно-елейное убранство?

И в то же время как тонко он умеет выйти из неловкого положения или сгладить впечатление от неловкости товарища! На первом заседании Совнаркома, где присутствовал Александр Дмитриевич, обсуждали, как управлять водным транспортом. Владимир Ильич предложил увеличить коллегию до двадцати человек. Цюрупе это показалось безумием, и он сгоряча выступил против. При голосовании сразу же выяснилось, что все, кроме него, за предложение Ленина. Тогда, не спрашивая, кто против, Ильич деликатно помог Александру Дмитриевичу снять его возражение, сделал вид, будто ничего не случилось, и тут же перешел к следующему вопросу.

И свою собственную неправоту он умеет признавать по-своему, по-особенному: не роняя достоинства, но и не обижаясь, так, как подобает Интеллигенту с большой буквы. На другом заседании Совнаркома обсуждали проект декрета, написанный Владимиром Ильичем. В нем говорилось, чтобы кулаки сдавали хлеб в срок под расписку, иначе — самые строгие меры, вплоть до расстрела. Цюрупа сказал:

— Что же мы, будем массовые расстрелы производить?

Ленин покосился на него и ответил спокойно, будто ничего не произошло:

— Пожалуй, возьму свое предложение обратно.

В результате такой декрет не появился.

На первых порах продовольственный вопрос был для Владимира Ильича новой областью, но он очень быстро вошел в круг дел, и Цюрупа приобрел в нем надежного защитника и в Совнаркоме и в ЦК. Однако это не мешало Ленину неизменно присылать Цюрупе для просмотра свои статьи о продовольственной проблеме:

— Прочтите, нет ли тут чего-нибудь подходящего.

Статьи эти были написаны без поправок и перечеркиваний, видно было, что человек задумал, сел и написал.

Ильич умеет учиться не только по книгам: ведь у каждого, кто к нему приходит, есть что-нибудь, что стоит перенять, с каждым можно и нужно посоветоваться. Поражает его жадное внимание к людям, его практичность. Он старается вычерпать из тебя самое значительное, самое лучшее. А потом учит тебя твоим же добром. И ты чувствуешь, как твои собственные мысли становятся тоньше, глубже.

— Везут! Везут! — воскликнул вдруг Бонч-Бруевич и бросился от окна к дверям.

Не раздумывая, не мешкая, Цюрупа вместе со всеми поспешил за ним.

Уже выбегая из коридора на лестницу, Александр Дмитриевич спохватился:

«Почему он сказал «везут»?»

Никогда еще знакомая, исхоженная совнаркомовская лестница не казалась ему такой длинной. Сердце колотилось исступленно и прерывисто. Он летел вниз, перепрыгивая, как мальчишка, через две ступеньки, и дышал так тяжело, будто не спускался, а взбирался на кручу.

Ленин был бледен и, сразу видно, очень слаб. Но, отказавшись от чьей-либо помощи, он сам стал выбираться из автомобиля.

«Жив! Жив! Жив!..»

— Владимир Ильич! Как здоровье?

— Теперь лучше. Спасибо.

— До чего приятно видеть вас опять в Тайницком саду, на вашей дорожке!..

— Да оставьте, пожалуйста! Что за повышенный интерес к моей персоне? Бонч пытается даже сделать из меня Макса Линдера — понаставил киношников за каждым углом!.. Завтра, как обычно, приходите на заседание Совнаркома.

— «Как обычно»?.. «Как обычно»?! Обязательно!

— Впрочем, вам ведь запретили работать по вечерам.

— Все равно! Приду.

— Как у вас дела в Компроде?

— Ох, не спрашивайте. Будем воевать с вами.

— Что такое?

— Да все то же: полуторапудничество!

— Значит, вы по-прежнему?..

— А как же иначе? Такой неразберихи, такой разрухи еще не было, Владимир Ильич! Только спекулянты в восторге, называют постановление Московского совдепа «полуторапудовой волей».

— А вы не преувеличиваете? Не упорствуете, отстаивая ваше мнение только потому, что оно ваше?

— Обидно слышать... Да разве можно в таком деле заботиться о собственном престиже? Но если мне не верите, спросите кого угодно. Вот, давайте остановим первого встречного. Товарищи! Товарищи! — Александр Дмитриевич оглянулся и сделал несколько шагов в сторону группы рабочих, сгружавших дрова с подвод. — Погодите минутку. С вами хочет поговорить товарищ Ленин.

— Ленин?!

— Вот, пожалуйста, Владимир Ильич! А я молчу...