Интендант революции. Повесть об Александре Цюрупе

— Здравствуйте, здравствуйте, товарищи! Спасибо, спасибо, все хорошо, приступаю к работе, — отвечал Ленин на беспокойные вопросы обступивших его людей. — Вот о чем я вас хотел спросить. Кто-нибудь из вас за хлебом ездил в последние дни?

— Ну как же!

— Я ездил.

— И я.

— Моя баба ездила. И вот его тоже.

— Ну и что? Как? Удачно?

— Да что там, Владимир Ильич! В поездах что делается — и не вспоминать лучше. Я в прошлом годе с фронта возвращался, в Мазурских болотах тонул, а такого не видел...

— А на местах что творится! — перебил второй грузчик, тоже в обтрепанной выцветшей солдатской рубахе, тоже не слишком молодой, но и не старый. — Приехали мы в одну деревню, а там уже все обобрано, в другой — то же самое. Прошли деревень двадцать — ни фунта не купили: ни муки, ни зерна. Купить может только спекулянт, и только у кулака.

— К одному заходим — рожа во, решетом не накроешь! Ухмыляется: «За что, товарищи, боролись, на то и напоролись... Деньги ваши мне без надобностев. У меня их вон и так три мешка «керенок» да ваших пудика полтора наберется — хошь соли, хошь с кашей ешь, хошь на стенку клей. Вы бы вот, — говорит, — приехали с сапожками, с суконцем...»

— Так и говорит?

— Так и говорит — прямо.

— Но вы же сами, вы и ваши товарищи, недавно требовали этого разрешения — самим ездить за хлебом, — отступил на полшага Ленин. — Вас же предупреждали, что так будет... — он покосился на Цюрупу.

— Мало ли что требовали, — заметил только что подошедший возница с кнутом за голенищем. — Полуторапудовка эта только буржуям карман набивает, а бедноту еще больше голодит.

— Владимир Ильич! Вы читали сегодня «Известия»?

— Нет еще. А что такое?

— Да вот тут заметочка: «Полуторапудовая вакханалия» — так и называется. Позвольте, я прочту. Она коротенькая. Значит так: «...вакханалия».

— Это вы уже читали! Дальше.

— «...Вакханалия... Иного подходящего названия для нынешнего разгула мешочнической удали нельзя подыскать.

Это именно сплошная вакханалия, безотчетная, бессистемная, узаконенная». Вы слышите, «узаконенная»?!

— Слышу, слышу!..

— «И в губернских, и в уездных, и в волостных продовольственных организациях все продовольственники характеризуют положение стереотипной фразой: «Абсолютно немыслимо работать, выбили нас из колеи москвичи своим полуторапудовым декретом».

Всюду, где показывается этот всепожирающий и всепокупающий полуторапудовик, цены на предметы первой необходимости бешено скачут вверх. Вся масса «голодных»... — Вы заметьте, «голодных» взято в кавычки... — Вся масса «голодных» направилась преимущественно на юг. Близ Ртищева находится целый ряд деревень, где молотили хлеб и, по имеющимся у отделения Зернобанка сведениям, готовились его ссыпать в государственные зернохранилища. Появились полуторапудовики, и вот результаты: ссыпка ниже всякого ожидания. Ссыпают от двухсот пудов до пятисот шестидесяти (максимум за шестнадцатое сентября!), в то время как вывоз мешочников быстро растет: седьмого-девятого сентября было пятьсот пудов, а числу к шестнадцатому повысился до полутора тысяч пудов». Вы чувствуете, Владимир Ильич, чем все это пахнет?

— Дальше, дальше читайте...

— Читаю: «Мешочники закупили почти всю имеющуюся муку, заняли в селах все пекарни, печи, выпекли массу хлеба и вывезли. Села по линии Ртищево—Балашов в течение шести дней очистили совершенно не только от хлеба, но и от картошки, масла, фруктов, мяса, колбасы. Цены стоят доподлинно московские, и эта мешочническая волна тут почти не останавливается, а движется на юг и занимается теперь грабежом района Козлов—Балашов—Три Острова. Огромная часть мешочников везет с собой товар, причем особенно поучителен подбор его: пудра, одеколон, духи — дешевые сорта, гребни, музыкальные инструменты...»

— А вы, Александр Дмитриевич, — перебил Ленин, — вы много пудры отправили в деревню для обмена?

— Мы?.. Мы все больше на гвозди налегаем да на косы.

— И когда только мы отвыкнем от этого барского, опрометчивого, бьющего в первую очередь нас самих пренебрежения к деревне?!.

— Это учтем, Владимир Ильич, учтем. Но дослушайте, совсем немного осталось. Два слова об инвалидах. После декрета каждый маршрутный поезд имеет при себе «вагон для инвалидов». Этот вагон фактически является самым доподлинным мешочническим притоном. Туда садятся два-три инвалида, а при них, как правило, компании очень подозрительных, бойких, смелых и крикливых людей с мешками, коим числа нет. Я десятки раз наблюдал за пять-шесть дней путешествия по этой линии, как в инвалидный вагон не пускали настоящих инвалидов: очевидно, не принадлежавших к шайке...

— Ну, хорошо. Что вы хотите доказать? Что мы ошиблись? Что решение о льготном провозе было неправильным? Что правы были только вы?

— Я хочу сказать, что, если мы сейчас же не отменим, не запретим все это, государственные заготовки будут парализованы.

— Хорошо. Действуйте. И немедля.

Девятая глава