Интендант революции. Повесть об Александре Цюрупе

— Да нет! Вот. В разделе «Продовольственное дело». — И он снова стал читать: — «Ежедневно выбрасываются такие вещи, которые можно было бы употребить в пищу». Да-с! «Теперь население Москвы потребляет очень много картофеля — это почти единственное средство питания». Спасибо индейцам! Что бы мы ели, если б революция произошла до открытия Америки?!

— Нельзя ли без комментариев?!

— Пожалуйста! Читаю: «Картофель варится, и вода из него обыкновенно выливается. Между тем эта вода, содержащая в себе много картофельного сока, может служить вкусным супом — картофельным бульоном; нужно только, чтобы он был чистым, и не позабыть посолить его. Для этого картофель, если он варится в мундире, в шелухе, необходимо предварительно хорошенько промыть в двух-трех водах». Не правда ли, как вкусно?! Почти как в поваренной книге госпожи Молоховец! Дальше: «Этот бульон должен быть гораздо питательнее обыкновенного картофельного супа — он крепче, гуще, содержит больше сока картофеля». По-моему, можно без комментариев. Да-с...

Цюрупа смахнул со стола оставшиеся крошки хлеба и высыпал их в рот. Потом положил на колени большие костлявые руки и сидел так, точно не в силах был подняться.

Между тем в углу опять зашумели:

— Ну? Что еще там? — как бы торопясь разрушить возникшую неловкость, спрашивали того, кто читал газету. — Что еще? Какие новости?

— Какие новости? Да вот, пожалуйста, читайте сами.

И уже другой голос, будто перебивая сам себя, заспешил:

«Вчера днем в Смольном был задержан Роман Малиновский, известный провокатор, бывший член Государственной думы...»

«Монахини Страстного монастыря обратились в аттестационную комиссию по введению классового пайка с ходатайством о перечислении монастырских послушниц из четвертой категории в высшую. Комиссия постановила предложить монахиням организоваться в трудовую коммуну...»

«Саратовскому совдепу переводится пятьдесят тысяч рублей на превращение дома Н. Г. Чернышевского в музей его имени...»

««Брянские Известия» приводят состав комитета бедноты Авиловского района. Состав образцовый. Вот он: отец Н. Ивановский — имеет один дом. П. Ф. Острокопытов — имеет два дома. М. Авилов — имеет три дома, бывший служащий полиции. Ю. Д. Тайхер — жена генерала, живет доходом с домов. С такой «беднотой» авиловцы не пропадут!..»

«В революционном трибунале рассматривалось дело бывшего сотрудника ЧК П. Я. Березина по обвинению его в том, что реквизированные им у некоего Васильева двести бутылок рому он не сдал в отдел хранилищ при ЧК, а передал распорядителю ресторана «Вена» Седулину...»

— Да будет вам! — перебил кто-то чтеца. — Как там на Восточном фронте? Под Бугурусланом?

— Какие подробности взятия Самары? — спрашивал другой.

— Нет, вы только послушайте! — не унимался разошедшийся чтец. — «Путем опроса содержателя и служащих ресторана выяснено, что четыре дня спустя после реквизиции вина Березин со своими помощниками в отдельном кабинете пили ром и коньяк, которые подавались им туда в большом количестве».

— А закусывали они, — вставил прежний чтец — тот, что сидел в углу, — высокопитательным бульоном: из картофеля, — и, ехидно подмигнув, скорчил рожу.

Тут уж и Александр Дмитриевич невольно улыбнулся.

Сейчас только он как следует разглядел этого витию из угла. Чистый высокий лоб, чуть прикрытый прядью смоляных волос, тонкие злые губы, холеные белые руки и неожиданно, нелепо, не вяжущиеся со всем этим домотканая поддевка, яловые сапоги. Не иначе как попович или сельский учитель, судя по всему, эсер, одетый ходоком.

Но тут массивная дверь скрипнула и распахнулась — стремительно вошел Ленин.

Давно уже Цюрупа не видел Ильича таким возбужденным. Всегда подтянутый, подчеркнуто сдержанный и вежливый, на этот раз он ни с кем не поздоровался и с ходу словно выплеснул распиравшую его радость:

— Товарищи! Только что Яков Михайлович по «Юзу» говорил с Берлином. Революцию в Германии можно считать совершившейся.

Почти все привстали со своих мест.

Кто-то крикнул:

— Ур-ра!

Послышались новые возгласы:

— Идем на Берлин!

— Даешь!

— В красный поход!

Владимир Ильич улыбнулся и мягким, но властным жестом унял крикунов:

— Немцы и без нас хорошо стреляют. Я думаю, они умеют это делать. Главное сейчас не в этом. — Он подсел к Цюрупе. — Главное слово за вами, Александр Дмитриевич! — Он обернулся к поварихе: —

Можно мне супу? Пожалуйста. — И, словно извиняясь: — Чертовски хочется есть!

И пока ему наливали суп, он, примостившись на краешке лавки, продолжал:

— Буржуазия, несомненно, пустит против германских рабочих куда более страшное, чем пушки, тысячи раз испытанное средство. Германские рябушинские будут душить революцию прежде всего костлявой рукой голода. Точно так же, как русские рябушинские пытаются душить нашу революцию... Вы меня понимаете?

— Кажется, начинаю, — тяжело вздохнул Александр Дмитриевич.

— И прекрасно! Прежде всего удесятерим свои усилия по заготовке запасов хлеба. Постановим, что в каждом крупном элеваторе создается запас хлеба для помощи немецким рабочим.