Интенсивная терапия. Истории о врачах, пациентах и о том, как их изменила пандемия

Мы поднялись по лестнице в комнату Мартина. Джон постучал, дверь открыл крепкий лысый человек с застывшим выражением гнева на лице. У него на лбу был блестящий шрам, отражавший свет знаков пожарного выхода. Я взглянул на записи, которые держал в руках: он был одного возраста со мной, но выглядел на 20 лет старше. На лестнице Джон сказал мне, что Мартин только что вышел из тюрьмы, где он провел восемь лет. «Восемь лет!» – подумал я, вспоминая события, произошедшие со мной за эти годы.

В любое нормальное лето это был бы номер люкс с видом на замок, Старый город и Сады Принцесс-стрит[33]. Стоял чудесный летний день, и, несмотря на электрический гул и затаенное недовольство, город казался местом порядка и гармонии. В комнате было много консервных банок, но их содержимое было негде разогреть. Я увидел пакетики с быстрорастворимым супом, лапшу быстрого приготовления и электрический чайник в углу. Телевизор был включен, звук на максимуме. Джон заговорил с Мартином о его возбуждении и бессоннице.

– Это выше моих сил, – сказал Мартин. На его шраме блестел пот. – Я даже телевизор не могу смотреть, это уже слишком.

Джон нагнулся, взял пульт, лежавший на кровати, и спокойно выключил звук.

– Находитесь в тишине, если это помогает, – сказал он, – и больше гуляйте.

Джон также упомянул о рецептурных препаратах, доступных способах поддержки и помощи психолога, который мог поговорить с Мартином по видеосвязи, – можно было воспользоваться компьютером в задней части рецепции.

В коридоре Джон сказал мне, что содержание человека в тюрьме обходится в 40 тысяч фунтов стерлингов в год.

– Таким образом государство, потратив на Мартина 320 тысяч, просто выкинуло его на улицу, – сказал Джон. – Он рискует повторно совершить преступление и не может жить за пределами учреждений.

Было очевидно, что Мартин не мог спокойно разговаривать с другими людьми и контролировать свою реакцию. Мне казалось несправедливым, что он сменил тюремную камеру на гостиничный номер, пусть и роскошный. Пандемия приговорила его к злоупотреблению энергетическими напитками и непрерывному просмотру телепрограмм. Из-за безработицы у него было мало шансов на трудоустройство, а необходимые ему курсы по управлению гневом были отменены.

– Ничего удивительного, что он сходит с ума и не может спать, – сказал Джон. – Мне остается лишь надеяться, что он не займется «самолечением».

Наркоторговцы всегда слонялись у входа в гостиницу. Их прогоняли, но они, конечно, возвращались.

Мы посетили еще двух пациентов во время самого странного больничного обхода в моей жизни. Когда мы шли из комнаты в комнату по коридору роскошного отеля, я спросил Джона Бадда, со сколькими случаями коронавируса ему довелось иметь дело.

– Нам пока везет, – сказал он. – Только с одним! Теперь мы еще лучше подготовлены. Этот вирус похож на Волан-де-Морта: мы знаем, что он есть и еще вернется.

К концу мая в Великобритании было зафиксировано более 40 тысяч смертей от коронавируса. Мой друг-американец сказал, что в США многие врачи остались без работы, потому что их пациенты, напуганные вирусом, не выходили из дома. Государственной поддержки не было.

– Только в Америке врачи могут остаться без работы в разгар пандемии, – сказал он.

Были опубликованы генетические исследования вируса. Ходили слухи, что вирус, который циркулировал в Англии, пришел из Китая, а тот, что в Шотландии, – из Ирана и Ближнего Востока. Однако это казалось нелогичным, учитывая перемещения людей между Шотландией и Англией, а также число зараженных, приехавших из Италии в феврале. Появилась информация, что вирус оказался в Европе еще за несколько недель до Рождества. Статья газеты Guardian завершалась словами: «Во многих странах, включая Великобританию, число выявленных мутаций столь же велико, как число мутаций, зафиксированных во всем мире. Это свидетельствует о том, что вирус много раз попадал в Великобританию независимо, а не через нулевого пациента[34], с которого началась национальная эпидемия».

В один из последних дней месяца я возвращался домой на велосипеде под дождем, и меня чуть не сбил оранжевый Ford Fiesta. По прогнозам синоптиков, температура должна была опуститься ниже нуля. Череда дивных солнечных дней подошла к концу. Улицы города уже так долго пустовали, что некоторые водители стали воспринимать их как гоночные трассы, по которым можно беспрепятственно мчаться так, чтобы резина отскакивала от булыжников. В тот вечер я был рассеянным и медлительным, и эта заторможенность спасла меня на перекрестке. Когда автомобиль помчался на красный сигнал светофора, я свернул как раз вовремя. Волна влажного воздуха, окатившая меня, была похожа на вздох облегчения. Тогда я был благодарен за неуклюжую инертность, которую чувствовал в тот день в голове и теле. Ремешок на велосипедном шлеме цеплял волоски на моих щеках – я понял, что не брился уже неделю или две.