Интербригада

– Барон Корф зачем-то собирал исторические рукописи, – говорит экскурсовод.

А старухи стоят и хитро улыбаются. Дурак, мол, ваш барон Корф. Или так: дура ты, мол, экскурсоводша.

А под лестницей сидит старуха в огромной шляпе со страусовыми перьями и продает билеты в театр. А по лестнице бегает человек в совершенно немыслимом полосатом пиджаке (каких не носят уже лет, наверное, сто двадцать, да и тогда носили разве что лакеи), в коротких брюках (таких, что видно, где носки заканчиваются) и в усишках перышками.

Наконец я наткнулся на надпись «Интернет-класс». Оказывается, за час нужно заплатить 40 рублей. Я заплатил. Интернет еле дышал. Рядом со мной сидела девушка в наушниках и смотрела какую-то комедию. Время от времени громко смеялась. Я разложил пасьянс и, наконец, пошел получать книги.

Первым делом открыл поэму в стихах «На кресте». Париж. 1921 год. Отлично. Россия, значит, с голоду пухнет, а этот хмырь прогуливается по Рю де ля Пэ и стишки пописывает. Довел страну до ручки и свалил, как водится. Начал читать:

Зима… Морозы… Где-то там,
В стране изгнанья и страданий,
Среди тяжелых испытаний,
С женою в ссылке Кон Абрам.
Он – адвокат, еврей. Она —
Дочь генерала боевого,
Петра Зацепы Борового —
Уж больше месяца больна.
Они не венчаны. Так что же?
Пусть что угодно говорят,
По мне, супружеское ложе
Святит любовь, а не обряд.
А, впрочем, мелкая деталь —
Какая нам о том печаль?!

Неплохо. Правда, Онегиным малость отдает.

Зазвонил мобильник. Пожрацкий.

– Ты не поверишь, – начал Гаврила, – совершенно случайно услышал. Говорят, ты возглавляешь Интербригаду.

– Откуда ты знаешь?

– Совершенно достоверная информация, – доверительно уточнил Пожрацкий.

– Говорят или совершенно достоверная информация?

– Говорят, что совершенно достоверная.

Излишняя информированность Пожрацкого мне не понравилась.

– Что ты еще знаешь?

– Почти ничего, – сказал Пожрацкий. – Какая-то Интербригада. Имени Фарабундо Марти.

– Какого, на хрен, Фарабундо?

– А кого?

– Андре Марти, а не Фарабундо.

– Какая, на хрен, разница – Андре или Фарабундо?

– Большая, на хрен, разница.

Я кричал, и весь Ленинский зал Российской национальной библиотеки смотрел на меня с укоризной.

– Ладно, – согласился Пожрацкий. – Андре даже лучше. В имени Фарабундо есть что-то опереточное, а мне бы хотелось поставить дело на серьезную ногу.

Я подумал, что ослышался.

– Чего бы тебе хотелось?

– Я разве не сказал? – удивился Пожрацкий. – Я предполагаю быть твоим заместителем.

– Ты с кем-нибудь это обсуждал?

– Так, – легкомысленно заметил Гаврила, – с одним человечком.

– С каким?

– С другим твоим заместителем.

– Понятно, – потом поговорим.

– Есть еще один вопрос, – промямлил Пожрацкий.

– Столь же для меня приятный? – спросил я, пытаясь иронизировать.

– Неприятный, но ожидаемый. Не поверишь, но я на дне финансовой пропасти. На самом донышке. Согласись, будет искусственно, если какой-то нищеброд запишется в Интербригаду.

– Думаешь, в интербригады миллионеры записывались?

– Я не знаю, кто записывался в интербригады, – строго сказал Пожрацкий, – но ты обязан мне помочь.

– Деньги на карточке.

– Тогда выведи в кэш, – потребовал Пожрацкий, вспомнив лихие девяностые, когда он подрабатывал спичрайтером у бизнесмена, крышевавшего баню в Казачьем переулке.

– Сколько тебе нужно?

– Рублей пятьсот.

– Хорошо, – говорю, – выведу.

– Да-да, – закричал старичок за соседним столиком, – вас сейчас отсюда быстренько выведут. Здесь вам библиотека, а не бордель. Немедленно уберите телефон.

Я попрощался с Пожрацким и убрал мобильник. Через минуту он снова зазвонил.

– Это Перкин, – услышал я глухой похмельный голос.

– Я не могу сейчас говорить.

– Я тоже, – сказал Перкин и отключился. В смысле – отключил телефон. Сам-то он вряд ли отключился, поскольку пребывал в состоянии средней алкогольной тяжести, но полной дееспособности. Что и доказал, перезвонив через полторы минуты: – Говорят, ты участвуешь в какой-то гэбэшной провокации? – поинтересовался Перкин.

– Что-то вроде этого.

– Это очень плохо, – строго сказал Перкин, – но я вписываюсь.

– В качестве кого?

– Естественно, в качестве лидера.

– Лидер уже есть, – сказал я, но без особой уверенности.

– Кто?

– Я.

Перкин засмеялся. Заливисто, зажигательно и очень оскорбительно. Потом резко прекратил смеяться и заявил, что лидером будет он. Я подумал, что это неплохая идея.

– Надо, – говорю, – обсудить.

– В смысле – обмыть? – уточнил Перкин.

– Не без этого.

Я уткнулся в поэму «На кресте», но поэма как-то не читалась. Все очарование будто ветром сдуло. История страданий бедного еврея, описанная бывшим чиновником Министерства внутренних дел, показалась вдруг напыщенной, стихи – убогими, а онегинский размер и вовсе вызывал бешенство.