Французские ученые Эдуард Леруа и Пьер Тейяр де Шарден, развивая концепцию В. Вернадского, предположили, что человеческое сознание с момента своего существования формирует сферу, которая в какой-то форме существует и как специфическая «мыслящая» оболочка Земли. Она представляет собой нечто вроде опоясывающего всю планету информационного потока сведений, знаний и несет в себе проявления психического, духовного порядка. Эта оболочка как бы наложена на биосферу (область распространения жизни на Земле), но не слита с ней и оказывает на нее преобразующее воздействие. Если верить результатам многих исследований, посвященных человеческому сознанию и психике, то человек все время излучает мысленную энергию, наполняющую собой ноосферу. Вот она-то может преобразовывать не только геологические процессы всей Земли, но и как-то передаваться отдельному человеку. Что и как она может передать? Не знаю. Не буду утомлять читателя тонкостями теории ноосферы, тем более что далеко не все ученые разделяют ее. Я хочу только сказать о том, что достаточно много людей в своей жизни сталкивались с необъяснимыми явлениями. То они без всяких материальных механизмов узнавали о каких-то важных событиях, связанных с близкими людьми (о смерти, несчастье), то что-то толкало их уйти от выбора опасного для них решения, то вспоминали что-то, чего, казалось бы, никогда не было в их жизни, и т. д. Случился и со мной один весьма таинственный эпизод.
Как-то мы всей семьей путешествовали по Италии. Заехали, естественно, в Венецию. Конец июля, жара немыслимая, туристов столько, что идешь по узким улицам как в московском метро в часы пик. Все пребывание в городе – не более трех-четырех часов. В результате никакого представления о Венеции у меня не сложилось, а мне очень хотелось почувствовать ее ауру, понять, чем же она привлекает к себе такое количество художников, поэтов со всего мира. Я и решил поехать в город на целый день, и главное – поехать один. И вот не спеша брожу по Венеции, далеко ухожу от туристских троп. Обшарпанные дома, дворы-колодцы, редкие магазинчики, мало людей. Вышел на крошечную площадь. Посреди нее дерево, под ним скамейка, на которой сидит одинокий старик. Я присел рядом отдохнуть. Изредка мимо проходят такие же старички и старушки, что и мой сосед. Разговорился с ним.
– Я смотрю, они все здороваются с вами.
– Конечно, это же соседи, мы почти все знаем друг друга.
– А почему совсем нет молодых людей?
– А что им в Венеции делать? Здесь же им плохо жить. Нет развлекательных «примочек» для них – ночных клубов, всяких тусовок. Нет возможности кататься на велосипедах, мопедах и вообще заниматься спортом. Но, главное, конечно, не это – нет достойной работы. Только в сфере обслуживания туристов, но она уже давно переполнена другими. Да и не все в нее хотят. Вот и бежит молодежь из Венеции, одни старики остаются.
– Да и туристы досаждают?
– Да. Нет от них спасения даже у нас, вдалеке от центра. Видите, некоторые даже бумажки повесили на дверь: «Частная квартира, здесь живут люди».
Так проговорили мы с ним около часа. А теперь главное. Я ни слова не знал по-итальянски, он совсем не знал русского языка! Как же мы понимали друг друга?! Разговор этот я не мог просто спроецировать в своей голове – слишком же он был специфичен, долог и касался совершенно неизвестных мне проблем. Но он же состоялся, и я запомнил его! Тут впору даже атеисту вспомнить слова апостола Павла: «Пути Господни неисповедимы». Но хватит о сверхъестественном, непознаваемом, вернемся к материальным реалиям жизни. А жизнь после подавления августовского путча продолжалась. Но уже в совершенно другой России.
И здесь мне хочется без особого рассуждения, без попыток научного анализа очень коротко высказать свое суждение о том, что же произошло после того, как бесславно закончилась попытка отстранить от власти М. Горбачева. Лично я глубоко убежден в том, что, воспользовавшись путчем, определенные силы захватили власть. Без всяких революционных действий, без гражданской войны, без плебисцита. Разогнали ЦК КПСС, скинули памятники, поставили своих людей на ключевые должности, «отменили» социализм и стали строить капитализм, причем образца конца девятнадцатого века.