Интересный пациент

Я много раз бывал на войне. Как репортер, конечно. Видел смерть и жуткие разрушения, в меня стреляли, и приходилось бывать под бомбежками и обстрелами. Бывало страшно, иногда казалось, что вот все – край, не выберусь. В Чечне однажды со съемочной группой я ненадолго угодил в плен к какому-то полевому командиру. На счастье, тот подчинялся Кадырову, а последний уже признавал федералов. Поэтому нас отпустили восвояси. В Газе однажды мой оператор прислонился к фонарному столбу, чтобы сменить батарею на камере. Я своими глазами увидел, как в деревянный столб с чмоканьем ударили две пули, как раз на уровне его лопаток. Он этого даже не заметил и не понял, почему я схватил его за шиворот и потащил в ближайшую подворотню. Мы потом страшно напились вечером, когда оказались в безопасности. В Кодорском ущелье, во время визита на заставу миротворцев, наш вертолет обстреляли из гранатомета. Сижу я такой у иллюминатора, пялюсь на лес внизу и вижу, как светящаяся точка пролетает мимо, метрах в тридцати от машины. Пилот тогда сразу положил вертолет на бок в противоракетный маневр, мы разлетелись по салону, чудом никто не покалечился и ничего не разбил. Идущий следом Ми-24 клюнул носом и ударил из пушек в то место, откуда вылетела ракета…

Так и складывалась моя карьера – один конфликт сменял другой, война следовала за войной. Я никогда не думал, что когда-то окажусь на особой войне, своей, личной. Что я буду сражаться на ней несколько долгих лет. С другими войнами ее объединяла лишь цель – выжить!

Во время последней встречи доктор Рамо объяснила, что меня ждут четыре курса химиотерапии, потом операция по удалению опухоли, потом еще восемь курсов. Курсы эти были двух видов: один длился два дня, второй – пять и так они чередовались. Между курсами проходит три недели, чтобы пациент немного пришел в себя.

Вот с двухдневного моя эпопея и началась. 10 января 2009 года мы с Аленой вошли в больницу «Адасса». Поднялись на третий этаж, подошли к дверям в онкологическое отделение. Я потоптался на пороге, глубоко вдохнул и вошел. Прямо нам навстречу выкатили носилки с телом, закрытым простыней. Потом такое случалось почти во время каждой госпитализации, и я привык, но в первый раз энтузиазма мне это точно не прибавило. Медсестра на ресепшене быстро оформила мне бумаги, нацепила на руку браслет, потом долго проверяла что-то в компьютере и пожаловалась, что свободных палат нет, поэтому я могу выбрать: одну ночь переночевать в коридоре или явиться через пару дней. Снова приходить и собираться с духом мне не хотелось, и я выбрал коридор.

Медбрат Али, молодой араб, выкатил мне кровать, развернул ширму, тумбочку и посочувствовал, что придется начинать в таких условиях. Потом ввел мне катетер в вену. Это делают для того, чтобы во время каждой капельницы, а их за курс бывало по два десятка, не протыкать вену заново.

ОТСТУПЛЕНИЕ: В Израиле средний и младший медперсонал в больницах почти сплошь арабы и русские (выходцы из бывшего СССР). Поэтому, когда я слышу всякие бредни про то, что арабов надо всех изгнать из Израиля, раздающиеся с правого края местной политики, я всегда вспоминаю Али. Если всех арабов выгнать из страны, то в больницах некому будет ставить катетеры и мыть полы.