Интересный пациент

Дома я немного отлежался, тошнота, хоть и не прошла, но стала мучить поменьше. Я начал есть, пить, даже позволять себе иногда немного алкоголя. Снова стал работать, писать, закрутили обычные домашние дела, это здорово помогало отвлечься. В один из дней мы с Аленой убирали балкон, и я обратил внимание, что у меня странно зудит голова. Как будто не мыл ее дней пять. Я взялся за волосы, потянул – и у меня в кулаке остался здоровенный клок. Жена смотрела на меня с ужасом. Я выдохнул и сказал:

– Пошли бриться.

К вечеру я был лысый, как бильярдный шар. И в таком состоянии пробыл больше года. В течение месяца волосы выпали везде (Да, да! Везде).

ОТСТУПЛЕНИЕ: Многие, кто начинает лечение, считают облысение едва ли не худшим его последствием. Но, поверьте, оно едва ли не самое незначительное. Волосы отрастут и будут даже лучше, чем прежде. У меня, например, на несколько лет прошла седина, которая до этого начала пробиваться. Сильнее всего это, конечно, ранит женщин. В Израиле даже есть несколько благотворительных организаций, которые держат специальные парикмахерские, изготовляющие женские парики. А многие израильтяне жертвуют волосы для них. Среди моих знакомых были и те, кто жертвовал, и те, кому потом эти парики, увы, понадобились.

Друзья, конечно, охали и ахали, увидев меня в новом обличье, но я особо не переживал. Купил в магазине кипу (такую еврейскую религиозную вязаную шапочку) и так и проходил в ней всю дорогу. И хорошенько сэкономил на бритье. Вот реально – к бритве не прикасался почти год. Из положительных последствий «химии» было только одно, но, собственно, самое важное. Нога совершенно перестала болеть, и врачи этому очень обрадовались, сказали: это признак того, что опухоль хорошо, то есть правильно, реагирует на лечение. Три недели пролетели довольно быстро, и пришло время снова ложиться в больницу. В день перед госпитализацией я работал, вечером пришел домой и застал Алену в смятенных чувствах и очень растерянную. Когда сын уснул, я спросил ее, в чем дело. Она помолчала с полминуты, потом протянула мне какую-то пластиковую палочку, я даже не сразу понял, что это, и произнесла: «Сережа, Я БЕРЕМЕННА!»

#ИСТОРИЯРАК

Наталья Красовская, Гамбург

До войны я жила в Донецке. Работала на кондитерской фабрике, делала вполне успешную карьеру, дошла до должности начальника производства. Там же познакомилась с мужем Денисом. Все было очень хорошо. Работа, семья, построили дом своей мечты. Я все там сама спланировала, а муж строил, у него были золотые руки. Детей мы завести не успели.

Потом началась война, мы, промучившись год, в 2015 году уехали в Украину, под Винницу, там были родственники. Дом бросили, все пришлось создавать с нуля. Может, тогда все и началось, я не знаю, только догадываюсь. Да сейчас это уже и не так важно.

В один из дней августа 2017 года я заметила, что у Дениса желтые уголки глаз. Мы пошли по врачам – и началось. Лечили гепатит, которого не было. Постоянно проводили какие-то обследования, анализы, которые ничего не выявляли. Он чувствовал себя хорошо, проверки ничего тревожного не показывали. Потом один из врачей сказал, что подозревает онкологию. Мы никогда с этим не сталкивались и просто не поверили. Впали в стадию отрицания – он молодой, здоровый, анализы в порядке, быть такого не может. Нас направили в специализированную больницу в Виннице. Там поставили стенты в желчевыводящие пути. А потом начался настоящий ад – мы ездим от одной больницы к другой, делаем какие-то дорогущие анализы, консультируемся у одного врача, у другого. Кто-то видит опухоль, кто-то говорит, что ничего нет. В конце концов, врач в онкологическом отделении в Виннице сказал – ничего нет, стенты можно снять. Это, дескать, был сбой в организме на фоне стресса – все нормально. К тому времени стенты приводят к воспалению, другой врач их меняет, но говорит, что, по его ощущениям, вроде рак, причем в активной фазе. Ставят ему диагноз «саркома». При этом одни доктора подтверждают, другие опровергают. И мы носимся между Винницей и Киевом. Я уже потом поняла, задним умом, что мы просто потеряли время. Сейчас я бы сделала все по-другому. Предлагали операцию, но она была очень сложная – нужно было удалить часть желудка, печени и кишечника. Мы тогда на такое просто не могли решиться, тем более, что никакой определенности с диагнозом не было. Врачи сами говорили, буквально так: давайте разрежем, а там посмотрим.