Интересный пациент

Денису становилось все хуже. Оказывается, стенты снова воспалились. Но врачи не хотели их менять, мол, онкология, что ты хочешь. Денег уходила прорва, я писала во всевозможные фонды, благотворительные организации, но везде получала отказ. Как переселенец с Донбасса, мой муж имел право на помощь от государства, но мне тогда открытым текстом заявили – да, программа есть, но денег на нее нет. Мы переехали в Киев, я устроилась на работу, чтобы больше зарабатывать – все деньги уходили на обследования и лечение. Состояние Дениса ухудшалось с каждым днем – постоянные боли, температура, судороги.

Как-то я попала в Киеве в одной из больниц в отделение химиотерапии. Впечатление было кошмарным – по 8–10 человек в палате, все лысые, изможденные, передвигаются, как тени. В воздухе витало какое-то жуткое ощущение безнадеги. И я тогда решила – Дениса им не отдам.

Однажды мы случайно наткнулись на Институт трансплантологии. Просто гуляли рядом и увидели вывеску. Там оказался отдел поджелудочной железы. Молодой доктор нас принял, посмотрел результаты анализов, назначил срочное УЗИ. После обследования он вывел меня в коридор и сказал открытым текстом: шансов нет. Метастазы в печени, максимум протянет пару месяцев. Помочь ему ничем нельзя. Я возразила: «Как это? Ну есть же какие-то средства, способы?» Он пожал плечами: «Ну можно сделать химию, это только продлит его мучения. Мой совет: ничего не делай, смирись. Он умрет и очень скоро».

Потом были еще встречи с врачами, но когда они видели диагноз Дениса и слышали про метастазы, то сразу отказывали в помощи – ничего сделать нельзя. Его состояние было уже просто ужасное: худой, желтый весь, с опухшими ногами, скачками температуры и сильнейшими болями. В итоге в марте 2018 года Дениса выписали из Киевской больницы, где он лежал из-за высокой температуры, дали сильные обезболивающие и совершенно откровенно посоветовали не суетиться, идти домой и умирать. А мне в лицо сказали: ты молодая, найдешь себе другого. Этот не жилец. Я поступила иначе. Забрала мужа из больницы, заехала домой за паспортами, предупредила начальство, что не появлюсь на работе в ближайшие три дня, и мы поехали в аэропорт. Там я пришла в кассы и спросила, какой ближайший рейс в Германию. Они посмотрели, сказали: вот в Гамбург летит через несколько часов. Мне дали два билета. Тогда как раз открылся безвиз с Европой. Вообще, положено, чтобы была бронь гостиницы или вызов от друзей-знакомых, валюта в определенном количестве на человека. У нас ничего не было, я в Германии вообще никого не знала. А денег с собой – 85 евро. Ни на регистрации, ни на контроле нас ни разу не спросили, а куда мы вообще летим, зачем, сколько у нас денег? Ощущение было, словно какой-то ангел сидел у меня на плече.

Мы прилетели в Гамбург, прошли контроль и снова никаких вопросов. Только пограничник поинтересовался: «Вас кто-то встречает?» Я сказала, да, вон друзья стоят, и нас пропустили. Мы вышли из терминала – вот она Германия, вот они мы – ни денег, ни связей, ни языка, ничего. Но у меня уже был такой настрой, я отступать не собиралась. Взяла такси и сказала водителю: «Вези нас в ближайший полицейский участок». Там, конечно, все растерялись. Примерно с час они нас пытались игнорировать, я пыталась им объяснять на разных языках, английском, русском, украинском, кто мы и что происходит. Денис уже не мог стоять. В конце концов, полицейские связались с какой-то социальной службой. Дали мне трубку, там человек по-русски долго выяснял, кто мы такие, что мы хотим. Ночь мы провели в участке, а потом они отправили нас в иммиграционную службу. В центре для мигрантов нас встретил врач. Оказался турок, который закончил медицинский в Одессе и вполне сносно говорил по-русски. Он осмотрел мужа и выписал ему однодневную страховку. Его госпитализировали, а меня отправили обратно в центр. Там поселили в комнате на 16 мест. На двухъярусной кровати я спала с африканкой. На следующий день я кое-как добралась до больницы. И когда зашла в палату, увидела Дениса, он выглядел хорошо и сказал: «Не знаю, что они со мной сделали, но мне намного лучше. Я даже поел».

Хотя до этого он уже есть почти не мог. Пришел врач, тоже русскоговорящий. Все объяснил. Что у него тромбоз, что состояние было критическое и как вы, мол, вообще решились на полет. Они посмотрели записи и поняли, что киевские врачи совершили массу ошибок. Потом провели кучу обследований. Подтвердили диагноз. Сказали, что шансов действительно нет, назначили паллиативное лечение.

Мы прошли в Германии четыре курса поддерживающей химиотерапии. За все это время он не пользовался обезболивающими. Прекрасно себя чувствовал. Мы много ездили по Европе, работали. Он трудился на ремонтах. Я учила немецкий. Мы получили гуманитарный статус, Дениса лечили за счет Германии. Одно время, полгода, мы жили в лагере беженцев. Контейнер с кроватями, 10 кв. метров, кровать, шкаф и пропускной режим. Но нам все нравилось.