Интерлюдия Томаса

«Чероки» припаркован между двумя домиками. Я проезжаю за этими зданиями, поворачиваю направо и еду по направлению к скирдам сена, лежащим вдоль края леса, который огибает мотель сзади. Скоро газон уступает дикой траве, а деревья слева редеют, и я могу вести внедорожник через лес, продвигаясь в спокойном темпе, лавируя между потрескавшимися стволами деревьев, проколотых сучьями, задевающими кроны, двигаюсь к менее цивилизованной части «Уголка Гармонии», где может в самом деле существовать какая-то гармония.

Больше всего я беспокоюсь за то, что проколю колесо до того, как смогу использовать машину тем способом, которым я совершенно точно должен её использовать, но, тем временем, я достиг дальнего конца леса, вся резина цела. Я паркуюсь в укрытии деревьев, на краю луга.

Бермудный Парень скоро обнаружит, что его внедорожник был украден, но он подумает, что он угнан за пределы «Уголка Гармонии» к прибрежному шоссе. Он никогда не додумается, что его можно забрать глубоко в лесу за мотелем. Я уверен, что он позвонит в офис окружного шерифа, даже в состоянии большего возбуждения, чем то, в которое он впал, спеша увидеть крушение восемнадцатиколёсника.

Я хочу, чтобы он позвонил копам, так же, как хочу, чтобы кто-нибудь позвонил в окружное пожарное управление. Чем больше сирен, чем больше огня, чем больше хаоса, чем больше беспорядка всех видов, тем лучше для меня. Только об одной вещи я мог бы попросить Бермудного Парня – чтобы он в будущем не надевал носки с сандалиями.

Выйдя из «Гранд Чероки», я нервничаю по поводу змей, как я заметил раньше, у меня есть лёгкая форма патологической боязни змей. Не такое тяжёлое состояние, как если бы при виде змеи я совершал харакири вместо того, чтобы покориться клыку, но я, возможно, испачкаю своё бельё. Я также настороженно отношусь к скунсам, а особенно, к енотам – они плохие парни из лесной шайки. Так как я вырос в Мохаве, где нет лесов, ландшафты, покрытые лесом, папоротником и рододендронами кажутся мне готическими и особенными.

Я должен добраться до обзорной точки, с которой смогу смотреть на север через всё пространство «Уголка Гармонии», чтобы безошибочно оценить эффект своих криминальных действий в настоящее время. Когда я покидаю лесной массив, внезапное движение справа заставляет меня сдавленно вскрикнуть от удивления, но воображаемое нападение противника – на самом деле всего лишь четверо белохвостых оленей, уносящихся от огня, который создал я. Когда они проносятся, не далее, чем в десяти футах от меня, я кричу им вдогонку:

– Простите, простите, простите.

Сзади рука хватает меня за плечо.

Повернувшись, я сталкиваюсь с Донни, мужем Дениз, механиком, которого Хискотт заставил порезать собственное лицо. Его глаза накалены синевой, горячей, как газовое пламя, из них идут слёзы возмущения, а искривлённые губы сдвинуты в улыбке, из которых доносится рычание и презрительная усмешка одновременно. Он говорит:

– Гарри Поттер, Лекс Лютор, Фидель Кастро – кем бы ты ни был, ты умрёшь здесь.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. В УГЛУ

Я хочу, чтобы у вас мурашки по спине забегали.

Чарльз Диккенс, "Посмертные записки Пиквикского клуба"[81]

Глава 19

На самом роскошном лугу в юго-восточном квадранте «Уголка Гармонии», лицом к лицу с Донни, механиком, который по ночам кормит опоссумов Уолли и Ванду, я решаю, убить или умереть. У меня есть пистолет, у него – револьвер, и мы стоим рядом – промахнуться невозможно.

Мысль о голодных опоссумах, ждущих еду, которая никогда не появится, со временем впадающих в отчаяние, мысль о Дениз, жене Донни, работающей поваром, ставшей вдовой благодаря мне, парне-поваре, а также другие рассуждения заставляют меня заколебаться на решающие пару секунд, которые должны были означать для меня смерть. Из-за того, что его лицо кажется перекошенным яростью, из-за того, что он говорит: «Гарри Поттер, Лекс Лютор, Фидель Кастро – кем бы ты ни был, ты умрёшь здесь» – я уверен, что им овладел Хискотт, и я чуть не пробиваю в нём большую дырку. Но выражение его лица не так-то просто истолковать из-за ужасного шрама, и во время моего колебания он говорит с некоторым отчаянием:

– Беги. Убирайся из «Уголка» туда, где он не сможет тебя достать. Это не твоя битва. Ради Бога, беги!

Несмотря на то, что он не кто иной, как Донни, он в любой момент может попасть под управление Хискотта и открыть огонь без предупреждения. Я решаю не терять время, пускаясь в философскую дискуссию о добродетели быть в ответе за братьев и сестёр.

Одним рукавом я вытираю нос, который сопливит от цветочного запаха лосьона после бритья Бермудного Парня, который придал внутренностям его внедорожника атмосферу лаборатории безумного парфюмера.

С такой же настойчивостью, как и Донни, я утверждаю:

– Это моя битва. Джоли сегодня умрёт, если я не буду сражаться. Только я могу подобраться к нему так, чтобы он не узнал.

Мысль о Джоли, погибающей таким же зверским способом, каким был убит Макси, так сильно поражает его, что его однажды разодранное лицо, кажется, почти распадается вдоль грубо зашитого шрама.