Интернат

Денис внезапно осознал, что, похоже, привыкает к интернату, несмотря на вжившийся в него страх. Дом, мама растворились в некой мечте – воспоминании о былой радости и сказке. Они были, но где-то глубоко в нём. Возможно, он просто не верил, что вернётся домой, к маме, в прошлую свою счастливую жизнь.

Будет ли она счастливой в будущем?

И будет ли у него будущее вообще?

Денис содрогнулся. Нашёл взглядом Серафима, уткнувшегося в какую-то книжицу перед пустой тарелкой. Лицо «блаженного» освещала едва заметная, но очень добрая улыбка. Что он такое читает, что так светится?!

Денис долго смотрел на Серафима и постепенно отмякал, оттаивал, теплел. Почему, интересно?

Серафим поднял голову, глянул прямо в Денисовы глаза.

«Я с тобой», – сказал он взглядом, и Денис замер, ощущая, как освежающим ручьём перетекал в него из Серафимова сердца свет. Кажется, этот свет называется надеждой.

Так Бог всё-таки существует?

Денис невольно улыбнулся Серафиму. Хорошо стало. Ещё лучше. Зря он с Серафимом цапался и дрался. И вообще… Есть и в интернате люди.

Ну… типа сам будь человеком, и люди возле тебя сами появятся…

Вскоре Денис начал замечать то, что прежде не мог видеть, ослеплённый личной своей бедой. Серафим опекал слабых, беззащитных и не боялся сильных. За это первые его любили, липли к нему, а вторые уважали. И это несмотря на то, что Кедраш – «блаженный», верующий. Иной породы. Это и притягивало многих. Даже «старшаки», расчухав натуру Серафима, перестали его задирать.

Цеплялись к нему лишь «шишаки» – Пуга Пугинский и Крис Крисевич, а от них и некоторые воспитатели и педагоги. Для них верующий Кедраш – граната с вырванной чекой, горечь в сахаре, царапина на мониторе. Вот и доставалось ему больше от взрослых, чем от сверстников.

Но Серафим терпел, не жаловался, и за это ребята гордились им. К Новому году и прозвище его как-то исчезло из обихода. Звали его либо по имени, либо по фамилии. Иногда «наш блаженный» промелькнёт, и то за спиной…

Удивляло поначалу мальчишек, что в некоторые дни Серафим мясо не ест, другим отдаёт, но потом и к этому привыкли, уж и не дразнили его «травоедом» и «макаронником».

Денис вздохнул и поднялся из-за стола бежать на первый урок. Услышанное им у дверей воспитательской стало казаться ему вывертом вирта. Ерунда всё это! Не могут же взрослые убивать детей!

Денис хмыкнул: да сплошь и рядом! И снова помрачнел.

Прошёл день. После ужина Серафим, проходя по коридору мимо Лабутина, бросил:

– Галайде пойду скажу. Ты со мной?

Денис сжал в кулаке трусость и торопливо кивнул. Коту Базилио – Ренату – Серафим сказал, что идёт к Михаилу Натанычу за стержнями и ластиками (у него они как раз кончились). Ренат подозрительно смерил ребят жёстким взглядом и кивнул, разрешая. Мальчики спустились в подвал.

– Здрасти, Михал Натаныч! – звонко поздоровался Серафим.

– Приветствую, люди добрые подневольные, – улыбнулся кладовщик. – Зачем пожаловали?

– А стержни нужны и ластики, –  сказал Серафим, опершись руками на стойку, налегая на неё так, чтобы оторваться от пола и подрыгать ногами.

– Обоим, что ли?

Галайда полез в ящик стола за амбарной книгой.

– Ага, обоим, – подтвердил Серафим.

– Сейчас насобираем, – обещал Галайда.

Покряхтел, вставая, побрёл куда-то в закутки своего хозяйства, вернулся, протянул просителям и канцелярию, и амбарную книгу.

– Расписывайтесь, товарищи.

Мальчики расписались в нужной графе, забрали стержни и ластики, но не думали исчезать за дверью.

– Чего вам ещё? – остро глянул на них Михаил Натанович. – Чаю, поди, хотите?

– А хорошо бы, – тут же согласился Серафим. – Правда ж, Денис?

Денис кивнул.

– Ладно, уговорили, пострелы.

Когда налился чай, а к нему насыпались карамельки и сухое печенье «зоопарк», и всё это угощение выпилось и подъелось, Серафим начал серьёзный разговор.

– Михал Натаныч.

– А? Чаю тебе ещё?

– Не, спасибо, я напился. Тут Денис услышал случайно одни разговор… Не знаем, чего с этим делать.

– Секретный разговор? – уточнил Галайда, наливая себе чаю.

– Жутко секретный, – кивнул Серафим. – Денис, рассказывай.

Денис, краснея и бледнея, выложил всё, что говорили Кот Базилио и кровожадный циничный незнакомец. Галайда выслушал, не перебивая, а, когда Денис замолчал, долго мешал в стакане чай, куда забыл положить сахар.

Серафим, наконец, сказал:

– Узнать бы, у кого родители богатые. Или хотя бы с деньгами.

– Зачем? – спросил Денис.

– Ну, чтоб понять, за кого приняться могут, – пояснил Серафим. – Вот тебе пока бояться нечего: из твоей мамы много не вытрясешь, и ты им неинтересен.

Денис про себя облегчённо вздохнул.

– Меня могут просто так прибить, – задумчиво продолжал Серафим, – просто потому, что надоел. А Надю Ляшко не тронут.

– У Вовки Дракина папа чэпэшник, кажется, – вспомнил Денис и помрачнел, чуть ли не в первый раз в жизни ощутив в душе боль за другого, а не за себя.

Но эта боль, появившись, тут же растворилась в облегчении: не он будет жертвой. Он останется жить. Можно считать, что первый гейм в игре на выживание – аркаде – он выиграл. Но сколько у него осталось жизней?

Галайда посмотрел на часы.