Интернат

– Наша цель – заставить этих детей, которых мы сумели отобрать у родителей, забыть родной дом, – говорила Александра Анатольевна. – Они должны с нашей помощью забыть отца и мать, братьев и сестёр, стать для них чужаком, забыть всё доброе, что радовало их в детстве. Они должны отказаться от всего, что им было дорого. А зачем это нам надо, а, госпожа Крисевич?

– Ну… – промямлила неузнаваемо нервным голосом директор интерната и замолчала, шелестя бумажками.

– Эти дети должны стать нашими, понятно? Вам понятно, Алла Викторовна?! Наша цель – чтобы они при встрече с родными сами отказались к ним вернуться! Чтобы он хотели остаться с нами, чтобы учиться для нас, работать для нас, жить для нас, радоваться и плакать для нас. И, в конечном итоге, – без колебаний, с восторгом умереть за нас!

Галайда слушал и содрогался. Пот тёк по его морщинистому лицу.

– Они должны быть нашими зомби, нашей армией! Армией прогрессивных сил США и Европы! А вы что тут творите?! Наказываете по-чёрному, по-гестаповски, как я из анонимки узнала. Карцер! Голодовки! Розги! Ледяной душ! Таблетки! Ремни! Сигареты! И прочие издевательства! С ума вы, что ли, спятили?! Да от нас все дети отвернутся!

– Простите, Александра Анатольевна…

– Что – простите? Облажались?! После Нового года мы собрались внедрять в систему образования вашего интерната элементы сайентологии, гипноза. Вы понимаете, что первый шаг к изучению учения сайентологии должен сделать сам ребёнок? Лишь потом его опутывают профессионалы своего дела. И этот первый шаг он должен сделать с любовью к нам! Это уж потом – работа на износ, пытки и смерть во имя Рона Хаббарда и его идей. А сейчас – ни в коем случае!

– Да, Александра Анатольевна… – шелестнула Алла Викторовна.

Проверяющая перевела дух. Галайда тоже. Перед ним разверзлась бездонная пропасть, в которую падали воспитанники интерната № 34. Белые птицы, ломая тонкие крылья, пронзительно кричали, исчезая во мраке…

Вот она и пришла, настоящая беда. Прежде было преддверие беды. Теперь действительно страшно.

Александра Анатольевна нашёптывала инструкции. Галайда тихонько ушёл.

Пора готовиться к жестокой битве. Но что он, старый кладовщик, в состоянии изменить? Машина ювенальной юстиции его раздавит, не замедлив хода, как асфальтоукладчик – арбуз. Одна надежда: Григорий дельное что присоветует, связями поможет…

Глава 17. ПЕРВАЯ ТРАГЕДИЯ

В субботу, всего через три более-менее спокойных дня, на глазах палаты двести двадцать девять стало плохо самому тихому, незаметному и умному – Андрею Дубичеву. Гарюха посмотрел, как мучается пацан, вздохнул, отложил учебник по физике и окликнул пишущего русский язык Вальку Щучьева:

– Щучик, сгоняй к Коту Базилио, скажи, что Дубичев в отрубе.

Валька поморщился, но ослушаться не посмел, закрыл учебник, тетрадь и выскочил из спальни. Встревоженные Серафим и Денис обступили бледного, тяжело дышащего Андрея.

– У тебя чё болит? – спросил Денис.

– Не знаю, – прошептал Андрей.

– Ну, горло там, башка? – хмуро перечислил Денис.

– Не знаю, – повторил Андрей и закрыл глаза.

Серафим и Денис переглянулись. Неужто началось?! Серафим положил руку на Дубичевский лоб.

– Горячий, но не шибко, – сказал он. – Может, инфекция начинается? Грипп какой-нибудь.

– Да перезанимался просто, – хмыкнул Певунец. – Эй, Дюха, хошь, спою колыбельную? Поспишь и всё пройдёт.

Дубичев закрыл глаза, не отвечая. Серафим и Денис встревожились всерьёз.

– Я побегу к директору, – сказал Серафим, – пусть она «скорую» вызывает.

– Эй, Кедраш, куда без разрешения? – крикнул вдогонку Гарюха, но тот лишь рукой махнул: отстань, мол, не до уставных запретов.

Он рванул на себя дверь кабинета Крисевич и крикнул ей прямо в белое рыбье лицо со светлыми навыкате голубыми глазами, в которых не билось ни одной живой мысли:

– Там Андрюхе Дубичеву совсем худо! «Скорую» вызывайте скорей, не то помрёт, и вас в тюрьму посадят!

Алла Викторовна строго поджала губы, округлила бесцветные глаза и высокомерно соизволила ответить:

– Что ты сказал? Ты как вообще разговариваешь со старшими? Чему тебя мать учила? Ничему, видимо? Потому ты её и прогнал! И вообще, что значит – «худо» и «скорую» вызвать? Это не твоё вообще дело, понятно? Или ты у нас фельдшером заделался вместо Гузель Маратовны? Пошёл вон из кабинета. Без тебя разберёмся.

– А Андрей как же?! – не отставал Серафим. – Пусть страдает, что ли?!

Одутловатое лицо Аллы Викторовны окаменело. Пухлые губы дрогнули.

– Я считаю нецелесообразным обращение в «скорую помощь». Гузель Маратовна, я думаю, прекрасно со всем справится. Иди, Кедраш.

– Я не Кедраш, Алла Викторовна, а Серафим Кедринский, – вежливо поправил мальчик. – Но это пусть. Я из-за Андрея пришёл и не уйду, пока вы ему «скорую» не вызовете.

Несколько долгих мгновений Крисевич молчала, приходя в себя от наглости воспитанника. Кожа её от возмущения пошла пятнами.