В его руках сейчас находилось сокровище, которое было для него дороже всего на свете – прошлого, будущего, репутации, материального и служебного благополучия, всех прочих банальных ценностей, не идущих ни в какое сравнение с нахлынувшим с новой силой чувством, вызревавшим в его сердце медленно, мучительно и неотвратимо. И это сокровище он не мог выпустить из рук, пока не убедится, что сделал для него всё, что требовалось в настоящий момент. А требовалось, чтобы сокровищу стало хоть чуточку легче. Но, – поймал себя на мысли Артемий Иванович, – чего перед самим собой-то лукавить? Он не только
Артемий на руках внёс обессиленную Тамару прямиком в свою спальню, уложил на кровать. Не удержавшись, поцеловал её неподвижное лицо. И с помутившимся от страсти сознанием, дрожащими руками принялся торопливо освобождать так и не шевельнувшуюся женщину от лишней одежды, которая помешала бы ей нормально отдыхать. Сняв шубку и сапоги, он уже слабо владел собой, и сумел остановиться, только когда красавица осталась совсем без ничего. Ещё раз прости, страдающая в соседней комнате недвижимая жена! Я только разочек поцелую эти желанные губы…
О чудо! Тамара ответила на поцелуй! И тут же подалась всем телом навстречу…
XII
Спустя несколько недель, когда на дворе уже буйствовала, вступая в свои права, день ото дня набирающая силу солнечная казахстанская весна, Тамара, в смятении чувств, всё же решилась переступить порог палаты Амирхана. И опять… лицом к лицу столкнулась всё с той же светловолосой певицей, живот которой к этому времени заметно округлился. Когда блондинка тактично вышла в коридор, Тамара, с болью в сердце, робко заговорила с демонстративно отвернувшимся от неё к стене мужем:
– Ну, как ты, Амирка?
Амирхан молчал.
– Что же ты молчишь, любимый, скажи хоть что-нибудь!
– Любимый у тебя теперь другой – этот кабинетный шакал! Пусть он и
говорит с тобой. Он это умеет, на трибунах хорошо натренировался.
– Амирка…
– Зачем пришла? Я тебя звал?
– Прости, дорогой мой, единственный! Так получилось… хотя… я чувствую – не простишь. И знаю, что ты прав. Я просто очень хотела видеть тебя, убедиться своими глазами, что ты, слава Аллаху, выздоравливаешь, что у тебя всё в порядке.
– Да, у меня всё в порядке. Только к Рите не лезь, пожалуйста, с разговорами. Она ни в чём не виновата.
– Ты любишь её?
– Не твоё дело! Она… собирается родить мне сына.
– А Валеджанка? Разве он – плохой сыночек? А Гулька с Динкой? Так на тебя похожи обе! И петь уже начинают так славно. Прямо маленькие Тамары Ханум8! – про зародившуюся в её чреве ещё до этой проклятой автокатастрофы новую жизнь она в данной ситуации сообщить мужу так и не осмелилась: всё равно в отцовстве тот заподозрит Богатырёва.
Амирхан, внешне никак не отреагировав на упоминание о детях, опять замолчал.
Тамара почти физически ощущала, как почва уходит у неё из-под ног. Неужели счастье утеряно безвозвратно?.. Из последних сил она пыталась сохранить присутствие духа:
– Что же теперь делать? Что мы с тобой натворили, Амирка…
Амирхан рывком приподнялся и, застонав, опустился обратно на подушку. С минуту передохнув, сел по-азиатски, не свешивая ног с кровати. Глаза его горели ненавистью. Это был уже чужой, злой и язвительный, не сдерживающий себя мужчина. Кривившимися от ярости губами он медленно произнёс, почти прошипел:
– Надеюсь, ты понимаешь, что теперь мы не сможем жить рядом. Или я
убью кого-то из вас, а лучше обоих сразу, или ещё что-нибудь случится. Уходи, не хочу тебя видеть. Ублажай своего нового повелителя! Шлюха начальницкая…
Амирхан снова отвернулся, давая понять, что разговор закончен. Тамара с полными слёз глазами, ватными ногами вышла из палаты, куда тут же торопливо зашла беременная блондинка – её удачливая соперница.
У ворот больницы, как и в прошлый её безрадостный визит к идущему на поправку мужу, словно по волшебству, возникла служебная машина Богатырёва. Тамара, не раздумывая, шагнула к любезно распахнутой перед ней дверце. Ей было отныне всё равно – назад дороги она уже не видела… Что же касается созревающего под её сердцем будущего четвёртого ребёнка, то рожать его теперь она не видела никакого смысла.
XIII