Интернатские. Мстители. Любовь и дети Ханум

Жена Тохтамышева была чуть моложе его самого, ничем не выделяющейся внешне и тихой характером узбечкой, воспитанной в духе азиатских традиций – безупречном исполнении супружеского долга во всех его проявлениях, в том числе и невмешательстве в дела мужа за пределами собственного дома. Но, живя в материальном достатке, благополучии и неге, эта верная и примерная во многих отношениях женщина была глубоко несчастна: Аллах не дал ей главной женской способности – рожать детей. Чувствуя от этого тяжкий стыд перед родственниками и неизгладимую вину перед мужем, который хотя ни разу не попрекнул её ни в чём, но с каких-то пор утратил к ней всякий мужской интерес и, не особо скрываясь, удовлетворял свои естественные половые потребности на стороне, она неоднократно пыталась свести счёты с жизнью. Но всякий раз ей что-то мешало. Краем уха она слышала от «доброжелателей», что её муж обожает юных девственниц, тратит на них баснословные деньги, и прекрасно понимала: рано или поздно он захочет ввести в свой дом молодую здоровую самку для продления рода. А ей самой в чаяниях мужа о семейном счастье места уже давно нет, и не будет. Наконец, после серии неудачных попыток, ей удалось осуществить задуманное…

Смерть эта для общественности осталась почти незамеченной: никто в районе не осмелился вслух рассуждать о случившемся в доме такого серьёзного и уважаемого человека, как Баймурат-ака Тохтамышев. А женщин в Средней Азии всегда хоронили куда тише и скромнее, чем мужчин.

Баймурат-ака действительно обожал девственниц и платил за их первую ночь с ним такие деньги, устоять перед которыми было очень сложно. Затем девчонок, всегда одним и тем же способом соблазнённых и превращённых в женщин, тихо выдавали замуж за кого-нибудь попроще и победнее, и за определённую, опять-таки денежную компенсацию всё оставалось шито-крыто: сами невесты, их женихи и родственники об украденном счастье первой брачной ночи предпочитали помалкивать. Иное – себе дороже.

Но рассчитывать на забавы исключительно с девственницами – дело сложное: женщину хотелось каждодневно, точнее – еженощно, а где их, целомудренных, столько взять? Не обложишь же весь же район такой сумасшедшей данью… да и опасно – все ли обиженные будут молчать вечно? Всегда может найтись отец, брат или жених, которого никакими отступными не купишь…

Да и… в непорочных девочках что возбуждает в первую очередь? Свежесть, чистота и хоть какой-то, да испуг перед неизведанным,

непопробованным – порогом в новое состояние. А в остальном – от опытных женщин куда больше толку, особенно от недоделённых любовью незамужних, ночующих с тобой без страха и упрёка, как говорится. И для неё, и для тебя – опасности никакой, всё красиво и, можно сказать, пристойно. И таких женщин куда больше, чем целомудренных смазливых соплячек, кое-как созревших для более-менее полноценной ночи с мужчиной. Но… опять же… почему именно к девственницам тянет опять и опять? Ответ – на поверхности, он тот же… чистота, испуг… И снова – тяга к опытным… замкнутый круг какой-то.

Это что касается соплеменниц Тохтамышева. К белокурым же красавицам-славянкам и представительницам других рас и народностей у него было иное отношение. Приезжая по делам в Ташкент или Москву, Баймурат-ака, которого всюду встречали с удовольствием благодаря неизменно щедрым чаевым, снимал лучшие номера в лучших гостиницах. Но почти никогда в них не ночевал, оставляя там для порядка основную часть личных вещей и числясь лишь номинально для последующих формальных командировочных отчётов. Ночами этот солидный гость пропадал в других местах.

Если взяться описать словами, что, дескать, там, где чаще всего проводил свои бессонные командировочные ночи великолепный Тохтамышев, шампанского были не брызги, а фонтаны, столы ломились от изысканных яств, а целый гарем красоток до самого утра ублажал годившегося им в отцы крепкого седеющего брюнета восточной внешности, – значит, ничего не сказать: такое нужно видеть…

Преодолев определённый возрастной барьер, который у русских для немолодых уже, но ещё крепких, способных дать многим фору мужиков нередко обозначают поговоркой «старый конь борозды не портит», Баймурат-ака год за годом начинал с беспокойством ощущать, что традиционные, пусть в той или иной степени изощрённые, но, в конечном итоге, банальные, давно ставшие привычными женские ласки волнуют его меньше и меньше. С возрастающей настойчивостью стало напоминать о себе откуда-то взявшееся желание чего-то нового, необычного, экзотического. Порою, скучая от пресыщенности, он пытался и не мог пока понять, чего же хочет его душа такого неизведанного. Перепробовал, казалось, всё, что только можно получить в первоклассном гареме даже самого богатого прелюбодея. Непонятно чего, но хотелось сильнее и сильнее.