И тут окружавший меня радужный мыльный пузырь окончательно лопнул. Я осознал, что на порядок сильнее всех и каждого здесь, что я хочу вбить этого Немалера в землю, чтобы сорвать с себя наброшенный им саван сомнений и смятых чувств. Что хочу стереть с лица Лайона эту грязную усмешечку. Чтобы уничтожить этим столпившихся за спиной циклопа насквозь пропитанных грязью и дерьмом людишек, уже посмевших похоронить меня, это явно читалось в их масленых взглядах, жадных до чужих страданий.
Я медленно сложил кукиш, показал его замершим передо мной бандитам, вызвав на их лицах удивление. Но даже теперь Лайон лишь удовлетворенно кивнул сам себе. Да когда же я смогу совершить хоть что-то, что смело бы с твоей наглой морды это идиотское выражение?
— Иди сюда, переросток! — тихо, но чтобы все услышали, бросил я Немалеру. Тот слегка изменился в лице, по лбу его пролегла глубокая морщина, а глаза оценивающе прищурились под сведенными бровями.
Наступила абсолютная, по настоящему мертвая тишина.
— Нет! Беркутов, ты же не сумасшедший! — закричала опять де Ла-Санио. — Ты же не справишься с ним! Откажись! Черт, не оставляй меня здесь одну!!
Я отыскал ее взглядом. Она пыталась вырваться из цепких рук солдат Лайона, и обжигала меня взглядом черных глаз. Странно, в них я даже издалека сумел рассмотреть нечто такое, что внезапно лишило меня покоя…
— Сержант, не убивай его. Делай с ним что хочешь, но оставь живым, — замерзшим голосом приказал Лайон.
Теперь я знал, что в этом запутанном и перемешанном оркестре он играет соло, подчиняющее себе всю пьесу. Но в чем ее смысл?
Впрочем, плюнь на все эти интриги, подпол, плюнь и разотри. Думай потом, а сейчас не дай себя покалечить, как неизящно выразился шпион. Сделай этого выскочку!
Адреналин тугой струей хлынул в артерии, наполнив на миг тело дрожью, лишая страха, скручивая мышцы в каучуковые жгуты. Голова вновь опустела, картинка "поплыла", обретая невероятный объем, и я видел Немалера со всех сторон — самоуверенного, напоказ могучего, возможно, даже непобедимого… до сих пор. Но у всего есть свое время. Думаю, пришло его время.
— Ну держись, сука! — я смотрел в мутные серые глаза сержанта. Что он лучший, чем Том, боец, я не сомневался. Но меня это не пугало, меня вообще больше ничего не пугало.
— Не рассчитывай, что останешься цел, — посулил мне сержант.
— Не рассчитывай на то, что останешься жив, — ответил я.
С этого мига мы только молчали.
Этот бой развивался совсем по иным правилам, нежели предыдущий. Я уже не стоял в ожидании нападения, а непрерывно перемещался, пружиня ногами, и чуть разведя руки в стороны, подманивая ладонями сержанта поближе. Тот отрицательно покачал лобастой головой. В его умных глазах горели темные огоньки.
После недолгих боевых танцев мы сошлись, почти одновременно. Он был сантиметров на десять выше меня, и огромный кулак с короткого замаха и жуткой скоростью обрушился сверху вниз на мою голову. Я успел выгнуться назад, и сразу же мои ноги потеряли опору после подсечки. Но я в падении уперся в коричневую землю ладонями и завинтил тело вбок. Вовремя — подкованный ботинок вдавился туда, где только что была моя промежность. Запрещенный прием. Так что и я ни за что не отвечаю.
Подбросил себя на ноги почти брейк-дансовским "вертолетом", и пригнулся, сжимая кулаки. Ноги стояли твердо, я еще цел — ну держись, сволочь!
Штопором вонзился в нижнюю мертвую зону противника — вот где вреден чрезмерный рост! — и режуще ударил американцу в печень. Все-таки его скорость чуть уступает моей. Но он только слегка охнул, согнувшись на пораженную сторону, затем без особых усилий выровнялся, и скачкообразно добавил стремительности своим движением. Сместился влево, и длинным мощным ударом ноги отбросил меня на землю, я только и успел, что немного смягчить удар двойным блоком руками. Полупрыжком со спины вскинулся на ноги, но лишь чтобы снова угодить под чудовищный напор сержанта. Он оказался более быстр, чем я мог думать. И очень эластичен — его руки рвались к моему телу по замысловатым траекториям, ноги описывали в воздухе красивейшие фигуры, каждый такой удар мог окончиться моей инвалидностью. И все же я смог принять атаку на скользящие и отводящие блоки — прямые переломали бы мне все кости. Все равно каждое касание противника отзывалось сильной болью. Но не смотря на это, я попытался провести контрнападение.
Толпа начала реветь. Они заразились неподдельной яростью схватки, подаваясь за каждым нашим движением. Я отмечал это, едва успевая отражать наскоки американца и отступая шаг за шагом.
Пора было развивать собственную инициативу, иначе завязну в обороне. Выждав ничтожный интервал между убийственными ударами Немалера, я снова завихрился в атаке, проникая вплотную к его телу, и сделал несколько малозаметных, неэффектных, но очень эффективных тычков в скопления нервных узлов на теле противника. Это должно было лишить его слаженности движений, причинить ему массу неприятных ощущений, многие от таких ударов даже теряли сознание…