Интервью: Беседы с К. Родли

Обнаженная натура — и женская, и мужская — исследована в фотографии так досконально, что утратила свою выразительность. Вы все же решили попытаться сказать нечто новое?

Это неправильный подход. Надо просто найти идею, которая тебя цепляет, — и полный вперед. Если ты волнуешься о том, как это будет воспринято, о том, способен ли ты сделать «нечто новое», ты просто не о том думаешь.

В «Шоссе в никуда» есть один особо тревожный и загадочный образ: по лестнице в пустом и темном доме поднимается одинокое маленькое облачко дыма. Оно словно сошло с одной из этих фотографий. Чем вас так привлекает дым?

Дым — это такая беспокойная субстанция: он никогда не стоит на месте, малейшее дуновение ветерка меняет его очертания. Но на фотографии он застывает. Вещи, которые все время движутся, очень интересно выглядят на фотографиях, потому что они оказываются неподвижными. Можно сделать миллион фотографий облачка дыма, и каждая из них будет завораживающей, а некоторые бросятся в глаза как более странные и более красивые.

«Шоссе в никуда» — это вторая из трех картин, на съемку которых вы подписали договор с французской кинокомпанией CiBy-2000. Очевидно, они решили, что «Шоссе в никуда» — это именно то, что нужно запускать в тот момент. Вы написали сценарий и сказали им: «Вот над чем я хочу работать», или вы сначала обсудили проект с ними? Как работает ваше соглашение?

Я обсудил это с ними до того, как мы с Барри Гиффордом приступили к написанию сценария, но они не знали, что это будет, потому что мы сами еще не знали, что это будет. По-моему, мы сначала набросали заявку, но люди из CiBy — очень странные, им всегда требуется очень много времени, чтобы они одобрили проект. Если уж они его одобрили, то поддерживают тебя целиком и полностью, но сценарий мы дописали в марте девяносто пятого, а к съемкам приступили только в ноябре. Это очень долгий срок для того, чтобы принять решение, составить бюджет и закончить все переговоры. Мне очень хотелось снимать летом, но была уже зима, и мы замерзали в пустыне!

Как появилась сама идея «Шоссе в никуда»?

Ну, у Барри Гиффорда есть книга «Ночной народ», и там один из героев роняет это словосочетание — «шоссе в никуда». Я как-то сказал Барри, что мне нравится название «Шоссе в никуда» и нам стоит попробовать написать сценарий вместе. И он ответил: «Ну что ж, давай попробуем». Это было где-то за год до того, как мы начали писать, но без этой фразы ничего бы не произошло.

Почему она произвела на вас такое впечатление?

Это такой потрясающий образ — «шоссе в никуда». Вызывает самые разные ассоциации. А потом я узнал, что Хэнк Уильяме когда-то написал песню, которая называлась «Шоссе в никуда».

Учитывая, что у вас было всего эти три слова, легко ли вам было начать работу над сценарием?

Нет. У каждого из нас были какие-то свои идеи о том, что могут значить эти слова. Мы встречались, чтобы выпить кофе и поделиться этими идеями. И идеи друг друга нам вообще не нравились! А после этого переставали нравиться и наши собственные! А потом я рассказал Барри о тех образах, что пришли мне в голову как-то ночью. Это была та ночь, когда мы закончили снимать «Огонь, иди за мной». Мы с Мэри Суини ехали домой, я рассказал ей кое-что, и она типа испугалась, да и я сам типа испугался. А когда поделился этими идеями с Барри, он воскликнул: «Черт, в этом что-то есть!» Так мы начали двигаться в совершенно другом направлении.

Что именно пришло вам в голову?

Почти вся первая треть фильма, только без нескольких сцен, которые появились в окончательной версии сценария. В доме живет парочка, и они получают по почте видеокассету. На видеокассете их дом, заснятый снаружи. Они ничего об этом не думают, а потом получают еще одну кассету, и на ней видят свою гостиную, а потом самих себя спящими в кровати. Я увидел тогда все до момента, когда Фреда бьют по лицу в полицейском участке, — до того, когда человек вдруг оказывается в каком-то новом месте, не понимая, как он там очутился и что пошло не так.