Интервью: Беседы с К. Родли

Началось все с того, что однажды, когда работа над фильмом шла вовсю, я разговорился с исполнительницей главной роли Лорой Дерн. Она рассказывала про своего мужа, который родом из этого местечка, недалеко от Лос-Анджелеса. В ту минуту, когда я услышал словосочетание «Inland Empire», я перестал искать и думать и сразу осознал: вот оно — название для фильма. Означать оно может что угодно... Кстати, уже после того, как я решил, что фильм будет называться «Внутренняя империя» и лучше названия для него не найти, мне как-то позвонил мой брат. Он сказал, что делал уборку в небольшом домике в Монтане, принадлежащем моим родителям, и нашел в подвале детский блокнот — мой блокнот, я там рисовал, когда мне было лет пять или около того. Брат прислал альбом, я его раскрыл и под первой же картинкой с видами Вашингтона обнаружил подпись: «Inland Empire».

Трехчасовая версия «Внутренней империи» — окончательная?

Финальная, окончательная и единственная. Сейчас мне кажется, что «Внутренняя империя» обрела свое наилучшее воплощение.

Но первая монтажная версия наверняка была длиннее этих трех часов?

У меня по-другому не бывает. Многое ушло в корзину, но это не важно. Фильм должен пройти несколько стадий. На каждое действие есть противодействие, и, сопротивляясь друг другу, они ведут картину к результату. Не думайте, что самая длинная версия — самая лучшая, а потом мне приходится ее резать по требованию продюсеров. Если бы наилучшая возможная версия длилась пять часов, я бы ее такой и оставил! Главное, чтобы фильм хорошим получился.

Может показаться, что вы потеряли интерес к традиционной нарративности...

«Внутренняя империя» совершенно традиционна. Я потерял интерес ко многому, но не к сюжетам.

Будем смотреть фактам в лицо: зрители путаются и теряются. Вас это не смущает?

С какой стати? Будь верен своим идеям и передавай их так верно, как можешь, не теряя ни одного элемента. Если ты чувствуешь, что сделал все верно, есть шанс, что это чувство передастся и остальным. Вот в чем фокус. Если ты пытаешься угадать чувства и пожелания незнакомой тебе аудитории, ты проиграл. Ты должен жить с тем, что делаешь, и смириться с тем, что не знаешь, к какому результату придешь. И не изменять идеям.

Вероятно, зритель и не должен понимать ваши фильмы, как не должен понимать абстрактную картину или музыку, которые не предполагают возможности однозначной трактовки...

Зритель понимает, но понимает по-иному, и это понимание прекраснее всего! Когда вы видите абстрактную картину, внутри вас что-то происходит, и то же самое случается с тем, кто смотрит мой фильм. Но мне не доверяют именно потому, что я снимаю кино, а не пишу картины: от фильма ждут поверхностного и последовательного сюжета. Однако человек может понять гораздо больше, чем ему кажется. Просто иногда он не в состоянии передать это понимание словами, но он чувствует, что понимает.

Чувство и понимание, по-вашему, близкие вещи?

Все объясняет интуиция. Если вы доверяетесь ей, чувства приравниваются к пониманию. Ты видишь или слушаешь что-то новое, и понимание приходит само собой.

Несмотря на все ваши призывы к зрителям: «Включите интуицию, отключите здравый смысл», — сразу после первых прокатных показов вашего фильма в интернете появляются подробнейшие объяснения каждой детали, десятки трактовок. Вас это не смущает?

Интернет обнажает мысли людей. Раньше люди собирались после просмотра в небольшие группки и обсуждали увиденное. Никто, кроме них самих, не мог этого услышать. Сегодня мысли зрителей — в интернете, в открытом доступе. И это прекрасно. Ты говоришь себе: «С этим объяснением я не согласен, ничего подобного я не подразумевал», — но это обычное дело. Чужие трактовки ничего не портят. Просто в самом начале зритель должен пережить фильм наедине с самим собой, и меня расстраивает лишь то, когда он идет в кинотеатр подготовленным к чему-то: его ожидания могут быть обмануты.

Ходят легенды, что вы сняли этот фильм вообще без сценария...