Интервью. Невиновны во сне

Может, это и хорошо — все, что вам нужно знать о Томе Уэйтсе, находится прямо здесь, в его альбомах, начиная с «Closing Time» (1973), в котором двадцатичетырехлетний южно-калифорнийский мальчишка с блокнотом, полным мелодий Кола Портера и стихов Джека Керуака, рассказывает о себе в песнях о старых машинах и далеких потерянных любовях. Все, что вам нужно, здесь, в «The Heart of Saturday Night», «Small Change», «Foreign Affairs», «Blue Valentine», в «Heartattack and Vine» — джазово-грустных, блюзово-пьяных альбомах, которые он записывал для «Электры»/«Эсайлема» в 1970-х. Все, что вам нужно, здесь, в «Swordfishtrombones», «Rain Dogs», «Frank’s Wild Years», «Bone Machine» — этих симфониях мусорных баков, сочиненных человеком, который хотел знать, как выглядит выход из ниоткуда в никуда, и нашел то, что искал, начав лупить по тормозным барабанам костями Хаулин Вулфа.

И все, что вам нужно знать, — здесь, в «Mule Variations», альбоме сорокадевятилетнего мужа, отца троих детей, закапчивающего диск полной надежд и самой прекрасной за всю свою музыкальную карьеру песней «Take It with Me» («Я все это возьму с собой» (англ.).). Ибо впервые за веки вечные Уэйтс поет, не скрываясь. В этой песне нет ни хрипа, за которым можно спрятаться, ни жесткого барьера между дающим и берущим, лишь простые сердечные слова: «Дети играют, кончается день. / Какие-то люди поют под луной... У тебя есть лишь то, что ты смог полюбить. / Я все это возьму с собой».

Уэйтс построил свою карьеру на дистанции между собой и своими песнями, он пел голосом, раскопанным на дне пепельницы, но так и не смог исчезнуть окончательно. Все те годы, что он ночевал в машине, играл в убогих голливудских притонах, от которых шарахались бы даже герои Раймонда Чандлера, воображал себя Нилом Кэссиди (Раймонд Чандлер (1888—1959) — американский писатель, один из родоначальников жанра «черного» детектива, автор романов о Филипе Марлоу. Нил Кэссиди (1926—1968) — герой биг-поколения, прототип главного героя романа Джека Керуака «На дороге».) в бегах с Джеком Керуаком, превращал дождь в алмазы и дарил голос безголосым, где-то не так уж глубоко под всем этим был зарыт романтичный, румяный и полный надежд Том Уэйтс из Помоны, Калифорния, сын учителя и учительницы.

Смешной он парень, этот Том. Что с того, если он не всегда лезет в глубину и многозначительность? Не нравится собачий лай — заводите кошку.

Они смотрели на него как на балаганного уродца, как на обезьянку, сбежавшую из цирка. Они удивлялись, восхищались и радовались при виде своего героя, сидящего в уюте респектабельного отеля «Дрискилл» в даунтауне Остина. Уэйтса часто можно было найти в фойе «Дрискилла», он там ждет свою жену, Катлин Бреннан. Спрятанный под пыльной бурой шляпой, упакованный в черный джинсовый костюм, он, похоже, не хочет, чтобы его беспокоили.

Но их это не останавливало, фанов и фетишистов, они звали бармена и слали Уэйтсу галлоны коричневой жидкости — это вам от того молодого человека, сэр. Они заказывали самый дорогой бурбон во всем заведении, уверенные, что их герой — человек, когда-то буквально купавшийся в этом добре, — будет счастлив.

Уэйтс любезно отклонял предложения, отмахиваясь от их красивых жестов грубовато, но дружелюбно, — нет, спасибо. Видите ли, он больше не пьет, вот уже много лет. Он солидный муж и отец, сельский джентльмен, он специально переехал в северный пригород Сан-Франциско, чтобы пускать струю в чистом поле. Это самая большая вольность, которую он может теперь себе позволить, — шальные годы Тома благополучно остались позади, погребенные под парковкой на месте бывшего голливудского мотеля «Тропикана».

И все же для преданных и верных Уэйтс сегодня такой же, как и два десятилетия назад, — бомж из Бауэри, ночующий в мусорных баках на «Улице дребезжащих жестянок»; Джордж Гершвин в обносках от Армии спасения. Они видят его таким же, каким видели тогда, — в клубах сигаретного дыма, со стаканом «Уайлд тёрки», с потрепанной «На дороге» в одной руке и тлеющим бычком «вайсроя» в другой. Они помнят его таким, каким он явился на конверте «Small Change» (1976),— раздолбанный до неспособности сфокусировать взгляд на стриптизерше, стоящей в нескольких футах от него. Они видят его таким, каким он предстал на обороте конверта «Blue Valentine» (1978): нависнув над девушкой (кстати, бывшей подружкой, Рикки Ли Джонс), что прислонилась к капоту его раздолбанного в дерьмо «отличного американского родстера».