У всех бывает переходный период. У нас с режиссером Игорем Морозовым он тоже случился. Наш тандем сложился в детской редакции Ленинградского телевидения в 1988 году. К лету 1991 мы устали делать детские передачи. Захотелось чего-то взрослого. И оно не заставило ждать. Всем известная журналистка Белла Куркова добилась открытия в Ленинграде филиала только что образованного Российского телевидения – РТР. Она пригласила нас в компанию тех, кто долгие годы прославлял ленинградское телевидение под общим названием «Пятое колесо»! Мы «вероломно» перешли из детской редакции на РТР. И, как всегда бывает в такой ситуации, нам надо было «всех победить»! Показать, на что мы способны. Сделать так называемую «убойную передачу». Мы заявили цикл телепрограмм о современном искусстве под громким названием «Арт-обстрел».
Ф. № 104
Михаил Грушевский и режиссер Игорь МорозовСделали красивую «шапку», нашли подходящую музыку. Нужны были гости – герои программы. Всеобщее заблуждение гласит, что на телевидении все делается «по блату». Неправда, вот по знакомству – многое, это факт. Мой режиссер (это был тот счастливый и очень редкий период, когда бывает «свой режиссер») уже дважды снимал в своих спектаклях кинозвезду. Она с ним дружила, меня – просто знала. И мы изложили ей ситуацию. А она, в ответ – свою. Елена Соловей с мужем и семьей готовилась к эмиграции в США. Ей было не до наших передач.
Пока мы ее «обрабатывали», грянул путч. Помню, мы стоим в знаменитом кафе на втором этаже ленинградского телецентра. Кафе, где вершились судьбы всего и всех… А тут все вместе стоят и не знают, что будет с ними. С нами. И все слушают радио (ТВ не работает, сплошное «Лебединое озеро»)… А я пишу вступительный текст к передаче, понимая, что путч – путчем, а Соловей-то уедет… Передача с Еленой получила название «Раба республики!»
Однажды я спросил у Соловей, какая она на самом деле. Ведь критики не раз замечали, что ее главное достоинство – безукоризненное чувство стиля, будь то ранний Чехов или образ крепостной актрисы в стиле художника Боровиковского. Каждая роль будто специально написана для Соловей.
Актриса ответила: «Я – обыкновенная. Я очень советская. Человек должен жить хорошо, он должен жить радостно… Но это не главное. Важно, чтобы жизнь была полноценна».
Как мы ее «уговорили»
Такое бывает раз в жизни. Мы просто были очень молоды. Максимализм говорил: «Что бы там ни было, все как-то образуется. А Соловей уедет. Надо снимать!». Она по-прежнему отказывалась.
Помню, как она вышла на лестничную площадку своего дома на улице Халтурина и долго отрицательно мотала головой. И как я при ней довольно резко сказал режиссеру: «Ну, хватит, все понятно! Пойдем отсюда!». И как она вдруг гордо вскинула голову и бросила в воздух: «Идите во двор, я только губы накрашу и сейчас приду!». Я не мог поверить. Во дворе стояла заранее приготовленная для съемки машина. Машина была бесподобная. Белая, открытая, старинная. Представьте, чего стоило в дни путча найти эту машину и уговорить владельца выехать в ней на улицу. В машине, как и в фильме «Раба любви», должен был состояться важный разговор. И момент был «как в кино», для страны решающий. И Соловей – большая актриса – собиралась уезжать навсегда. Вот только я не был героем наподобие Родиона Нахапетова и не мог заставить ее остаться на родине… В памяти стояла неземной красоты женщина. Актриса начала века. Пышный седой парик, выщипанные брови… И вот конец того же века. Передо мной сидела та же актриса много лет спустя. Красивое и испуганное лицо, яркая помада, нервные руки, блестящее от дождя лобовое стекло автомобиля.
Д. № 19, 20 или 21
–
– Нормальным совершенно. Чтобы человек чувствовал себя человеком.
Несколько слов о тех, кто вместе со мной снимал последнее интервью Елены Соловей в России