Интервью с самим собой

«Я мужчина!» – сказал я сам себе, снял пиджак, подошел к ней, укутал и… вернулся на своё место. Я смотрел на камин, будет ли бес смеяться надо мной? Он хихикал.

Мы сидели молча друг против друга, но думали, наверно, об одном и том же. Наконец, она поднялась, и сказала: «Пойду спать». Я тоже поднялся и чего-то ждал. У дверей, которые вели в спальню, она обернулась ко мне, улыбнулась и сказала: «Спокойной ночи!»

Она ушла. Я остался стоять на месте. Мне стало вдруг почему-то легко. Я повернулся к камину и сказал: «Ну что, сволочь, кто кого победил?!» Но никакого чёрта, конечно, не было.

Может быть я что-то приукрасил в этой истории, романтизировал её, но это всё было именно так. Когда «та женщина» прочтёт эти «обрывки моей памяти», она непременно вспомнит, как нас поселили в один покинутый особняк, как было холодно в этом особняке, как мы там ужинали, пили и потом разошлись по разным комнатам. Возможно, ничего подобного не могло тогда прийти ей в голову, я пишу про себя.

Католики исповедуются перед патером. Я рассказываю про себя, вроде как исповедуюсь: видите, этот Бес нещадно искушал меня, но я выстоял.

Потому что я хороший.

А вас разве Он никогда не искушал?.. Не поверю! Ни за что не поверю!

Талант. Известность. Слава

Эти три субстанции не обязательно неизбежны в жизни человека творящего. Я о своей профессии – профессии режиссёра и, разумеется, о себе. Режиссёров, как правило, обучают в театральных вузах. Все проходят приблизительно один и тот же курс режиссёрского образования. Все читают нужные книги по специальности. Все в курсе театральной жизни и театральных событий. Но существует такое понятие, как удача. Мне повезло. По окончании театрального института я тут же был назначен главным режиссёром, в должности которого пребываю до сих пор. Я никогда не был просто свободным режиссёром без должности или «очередным» в театре. Перед главным режиссёром открывается большой простор для осуществления своих замыслов, для раскрытия своего таланта, если таковой есть.

О своём таланте сегодня трудно что-либо сказать. У меня большой режиссёрский опыт. Каждый раз, когда я выпускаю новый спектакль, невозможно вычислить, где здесь талант, а где просто опыт.

Но было время, когда у меня не было никакого опыта. Меня назначили главным, и мне надо было доказать, что я возглавил театр, потому что талантлив.

Я бросился осуществлять свои замыслы. Одним из первых моих спектаклей была театрально-музыкально-поэтическая композиция «Про нас». Спектакль был нафарширован отрывками из пьес, «героическими» сценами о строительстве Саяно-Шушенской ГЭС, «умными» стихами и песнями. Что-то подобное делал Любимов, и мне хотелось первым же моим спектаклем показать, что я иду в ногу со временем, что я из плеяды «шестидесятников», что мой театр будет театром «страстной гражданственности». Наверно, это было малохудожественное представление, но красноярцы ничего подобного не видели. К нам «повалила» молодёжь, студенты красноярских вузов и училищ. В главной газете Красноярского края, а за тем и в союзном журнале «Театральная жизнь» появились положительные рецензии на этот спектакль. Я убедился, что я талантлив! Не буду перечислять все «смелые» спектакли моей режиссёрской «молодости». Я уверенно вёл за собою театр. Вместе со мною ставил замечательные спектакли мой товарищ Геннадий Опорков. О каждом нашем новом спектакле появлялись рецензии в союзных журналах «Театр» и «Театральная жизнь». Очень скоро, несмотря на то что в городе был главный театр – Театр драмы имени Пушкина, я стал в Красноярске режиссёром номер один. Мне поручали делать все «государственные» концерты – к годовщине Великой Октябрьской революции, ко дню памяти Ильича Ленина. Когда я делал ленинский юбилейный концерт, то до того обнахалился в своей «смелости», что вместо портрета вождя, который должен был украшать сцену, потребовал соорудить во всю сцену огромный орган. Партийные товарищи были в недоумении. Почему не портрет Ленина, а орган? Я объяснял, что портретом никого не удивишь, что Ленин любил музыку, что Ильич очень любил аппассионату Бетховена, что перед тем, как начнётся «ленинская сцена», выйдет органист и заиграет аппасионнату. Под эту музыку появится «Ильич», он о чём-то задумается, будут аплодисменты, потом начнётся сцена. Я убедил партийных товарищей, и театр соорудил этот сверкающий алюминием «орган», затратив на его создание огромные средства. Но дело «государственной значимости». Жалеть денег нельзя.