Читаем Интоксикация полностью

Каждый раз, в течение последних месяцев, когда мы виделись, моё сердце скулило. Я знал, что после нашего расставания я вновь окунусь в желчные воды горечи, я не мог откинуть эту мысль и полноценно отдаться веселью. Но я заблуждался. Мне становилось хуже от того, что они были рядом.

Самолёт, направляющийся за сотни, а может и тысячи километров, подмигивал белыми огнями на крыльях. На вопрос друга почему я такой грустный, я ответил, что это он бывает грустным потому, что старается быть весёлым, а я грустным не бываю.

Перед глазами, несколькими часами ранее, когда мы ехали, проносился город: мелькали дома, билборды, фонари, бестактно перебивающие гирлянды недосягаемых светил назойливой, неумолимой прямотой. Детство ли во мне проснулось, когда я ездил по этому мосту в школу, разъедающее ржавчину отторжения, грубые ли, беспардонные ли шутки снимали, будто рубанок, ороговевший слой внешней чёрствости. Словно долгое время облачённые в смирительную рубашку искренние, неподдельные эмоции изнутри, чувствуя собственную полноценность, признали фальшь жеманства, выступавшего на подмене моего голоса; почти незаметно было заикание от роящихся, соревнующихся в первенстве мыслей, набегающих одна на другую, спешащих обогнать, быть высказанными ранее иных.

Нас радушно встретили на пороге, обрадовавшись, как ближайшим родственникам, давно обещавшим, но не навещавшим: пожурили, смеясь, приняли взятку – пиво и разную закуску; попросили к столу. Хозяин дома сидел на диване с миловидной девушкой, льнувшей к нему весь вечер, там же сидел ещё один давний знакомый. На стульях – по другую сторону стола, по правую руку от меня, – сидело три человека, пивших больше остальных. Я сел во главе стола; я сел на пол. Я люблю сидеть на полу, особенно когда он тёплый, а когда ты выпил – всё теплое, мягкое, разговоры льются, как солодовый нектар, наполняющий мой стакан. Произносятся тосты к месту и не к месту, по поводу и без повода, чтобы обратить на себя внимание, погасить излишний пыл или остудить разгорающиеся споры.

Почему люди так остро чувствуют необходимость в общении? Что-то надломилось внутри, когда я переступил порог, а ведь парой минут назад я был в таком возвышенном расположении духа! Понять не могу, отчего все так стремятся заводить новые знакомства, строить крепкие отношения и казаться важными в жизни других. Вот, например, эта новообразовавшаяся пара – их цели я могу понять, и это является основным топливом её сервильности и его фанфаронства. Или взглянуть на того, с кем раньше меня связывали, ладно, дружеские отношения. Если всё-таки быть до конца честным, то в те времена, пару лет назад, я называл его другом. А сейчас? Возможно ли продолжать общаться с человеком, который когда-то был тебе другом? Думается, что нет, ведь вы не умеете общаться иначе, из чего я могу заключить, что лишь поверхностные отношения, исключающие таких громогласных слов, как «друг», обладают наибольшим потенциалом, как авторитарные системы более приспособлены к жизни, чем демократические и тоталитарные. У каждого из нас есть своя определенная функция в жизни других людей. Зачем все пытаются взвалить на плечи непомерный груз?

Со мной несколько раз пытаются заговорить, но и то только тогда, когда смотрят в мою сторону. Я достаточно неприметен, что позволяет экономить силы в присутствии других, и недостаточно самолюбив, чтобы страдать от недостатка внимания. Я медленно пью пиво, периодически находя любопытные глаза единственной девушки. Но даже моё нахождение на полу не помогает окончательно спрятаться за столом, прикрываясь им от очередного, повторяющегося в который раз разговора. Изрядно устав слушать, я их покинул и отправился к мангалу.

Всё себя изживает. Разговоры превратились в трёп, в псевдобеседы, такие же бессодержательные, как ежевечерние новости. В относительной тишине сигарета казалась единственным спасением от людской душноты и однообразия. Пару раз меня прерывали, я старался односложно отвечать, чтобы максимально долгое время пребывать в тишине. Удавалось это не очень хорошо, так что я вновь ретировался: на этот раз в комнату хозяина дома, где уже спал мирным сном, похрапывая, самый радеющий за наше здоровье, ведь пил он больше других явно по причине, чтобы мы лишний раз не травились, рьяный спорщик. Светился разноцветными огнями водяной системы охлаждения системный блок, на мониторе расплывался плейлист, играющий весь вечер. Я упал в кресло напротив компьютера, листал играющие песни, не переключая текущей, чтобы не заметили, что что-то изменилось. Колёсико мыши крутилось вверх, вниз, вверх, вниз, вниз…

Меня потревожили даже там, желая убедиться, что я никуда не исчез, но возможно ли в этом мире исчезнуть?

Я вновь скитался в квадратных метрах, разглядывал обои.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне
Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука