Интонация. Александр Сокуров

Тем интереснее это сотрудничество, которое зиждется на взаимном интересе и общих эстетических идеалах, а не на дружбе, благодарности, жажде славы, желании заработать или других соображениях, выходящих за рамки творческих устремлений. Хотя на первый взгляд трудно найти более разных творцов, чем мыслитель Сокуров и приверженец «чистого искусства» Купер. Мир Юрия Купера состоит из бесконечных изображений цветов, как будто немного пожухлых или же, наоборот, «законсервированных» в безвременном пространстве, инструментов мастерской (кисти, шпатели, стулья), прослуживших уже не один десяток лет (да и само полотно с их изображением словно потускнело или было изъедено молью)… Если он рисует пейзаж, то непременно выцветший, лишенный ярких объектов и заставляющий напряженно всматриваться в дымку времени в поисках чего-то, за что глаз мог бы зацепиться. Если делает книжную иллюстрацию, то стилизует ее под артефакт из далекого прошлого, якобы извлеченный из пыльного архива или найденный при археологических раскопках. Что же здесь общего с Сокуровым, стремящимся воплощать масштабные философские идеи и размышляющим над глобальными вопросами человечества (вспомним «Фауст», «Русский ковчег», «Франкофонию»)?

Прежде всего, как ни странно, интонация. Оба не любят броских, показных вещей, приемов, бьющих наотмашь. И живопись Купера, и фильмы Сокурова — это тихий интеллигентный разговор с людьми, понимающими и стремящимися понять. Во многом поэтому обоим чужд тот пласт искусства, который принято называть contemporary art (если понимать это выражение в стилевом значении). Оба не стремятся придумать концепцию, поражающую зрителя или тем более провоцирующую его. Их идеи лишены самовлюбленной броскости манифестов. Наконец, и Сокуров, и Купер упрямо обходят в своем творчестве столь любимые в наше время темы секса и насилия, зато не скрывают своей завороженности поэтикой увядания, музейной застылости времени.

Яркий пример — фильм «Ампир», созданный Сокуровым еще задолго до знакомства с Купером (который тогда жил за рубежом и был мало известен в России). Главная героиня — пожилая дама с парализованными ногами — живет в окружении антикварных предметов (старинные телефон и радио), выцветших фотографий, засохших цветов, полупустых скляночек с духами. Как будто это не дом, в котором некогда протекала реальная жизнь, а музей, где сейчас все заброшено и осталось лишь смутное воспоминание о прошлом. Визуальный ряд фильма очень выразителен: центральный символ — кровать с огромным балдахином, напоминающая ложе покойника. Но эта выразительность особая: никаких ярких тонов в изображении, цвет приглушенный, в основном серо-коричневатых оттенков. Можно только фантазировать, что бы получилось, будь художником на этой ленте Купер. Но его полотна — о том же: Купера интересуют пространство и объекты как явления времени, хранители истории (не глобальной, а обычной, повседневной, бытовой).

«Тусклая лампочка на шнуре освещала закопченные стены и потолок. При таком мутном свете казалось, что на стенах были фрески, покрытые патиной времени, давно уже стершиеся или скрытые под слоем копоти» — так Купер описывает в романе «Сфумато» подъезд коммуналки, где он жил в детстве. И еще одно воспоминание: «„Ни души“, — думал я, разглядывая колоннаду из помятых водосточных труб. Краска на трубах облупилась и почти облезла, можно было увидеть бесконечное число ее слоев. Эти слои, как кольца на спиле векового дуба, указывали на возраст облезлых труб и говорили о древности усыпанной снегом цивилизации». В этих двух цитатах — квинтэссенция художественного подхода Купера.

Один из его ключевых и наиболее лаконичных образов — полусгоревшая спичка. Что за ней стоит? История человека, зажегшего ее; момент жизни и самого предмета, и обладателя этого предмета. Но сейчас это уже в прошлом, а сам предмет остался. Купер, однако, не акцентирует символическую нагрузку образа. Для него важнее не воображаемый сюжет, а образ как таковой, причем конкретный объект (спичка, тюльпан, кисть) — лишь одна из его составляющих, потому что фон здесь не менее, а то и более важен. Именно фон создает ту особую, куперовскую атмосферу «мягкого декаданса».