Интриганки

Шелест платья и звук вновь открывшейся двери прервал её размышления. В комнату вошла невысокая крепкая женщина в скромном одеянии послушницы. Скромном по покрою, но любой понимающий в тканях и украшениях, сразу бы оценил стоимость такого наряда. Да одни жемчужины на застёжках её "амиго" (разрез у горловины платья) стоили хорошего городского дома!

-- Что за глупая спешка? "Незамедлительно"! Пожар, что ли? Уже темно, добрые люди отправляются в постель. И там добрым делом занимаются. Одна дочка моя... всякие несуразности несураздит.

Продемонстрировав своё недовольство, не не сильно, Софья Степановна Кучковна, бывшая княгиня Суждальская, матушка Ростиславы, тёща и официальная любовница дочкиного мужа Генриха Льва, подставила щёку для поцелуя, мимоходом цапнула оставленный на виду ларец с корчажками ароматных мыл - "ароматы Клеопатры", воссозданные во Всеволжске, приводили её в восторг - и по-хозяйски уселась за стол.

-- Это ещё хорошо, что мой-то, в смысле: наш, за день набегался по жаре. То гостей принимал, то приготовления к завтрашнему проверял. Замучился бедненький. Еле ноги таскает. Вот у меня и свободный вечер образовался. А если бы... а тут твоя вскакивает... немедленно! К герцогине! И что он бы подумал? И вообще: где это видано, чтобы дочь матери приказывала? Бего-ом... Мало я тебя в детстве порола.

-- Не успела. Замуж выдала.

Софья проглотила продолжение своей фразы. Неудачное замужество дочери было не её виной: сработали гос.интересы. Вполне осознаваемые и в приказном порядке формулируемые Бешеным Китаем - её тогдашним мужем Андреем Боголюбским. Но Софья не... не воспрепятствовала. Даже не пыталась. Другие вещи казались более важными.

-- Однако ж не дело, чтобы матери родной указывать, будто служанке...

-- Дочь князя вправе указывать дочери боярина. А законная жена полюбовницу мужа своего может и по щекам отхлестать.

Софочка вскинула голову, озлобилась, открыла уже рот... и промолчала.

За последний год с дочерью произошли удивительные перемены. Она перестала быть "овцой" - доброй, послушной, мягкой. Стала... "бараной" - упёртой, несдвигаемой. И не то чтобы всякое слово матери вызывала в ней отрицание. Но приняв решение, собственное, не с матушкиного доброго совета, а своё, Ростислава, не устраивая перебранок и скандалов, следовала ему.

Это раздражало чрезвычайно. Надавить родительским авторитетом - не получалось. Пыталась голосом. В ответ:

-- Иди остынь.

Пробовала слезами:

-- Велеть служанкам сухих портянок подать? Для воды вытирания?

-- Ты кому такое...?!

-- Тебе. Коль от безделья слёзы льёшь.

Сильно-то не поскандалишь - люди вокруг. А привлекать к себе внимание в Белозерских да Новогородских землях... Как-то ущемить дитя вздорное, к матушке родной уважение не выказывающее... приказать, там, в чулан, без сладкого или ещё как... Караван ведёт старый гридень Воеводы Всеволжского Ивашко. Гусак надутый! Вежества вот ни на столько! А ума-то и вовсе никогда не было.

Софья дала слабину в Варяжском море. Когда посреди серой морской пустыни начал крепчать ветер, когда на волнах - вот они рядом, за низким бортом кораблика, руку протяни! - появились белые пенные барашки, когда ушкуи начало качать и всё заскрипело... Софья испугалась. Начала дёргать кормщиков - поворачивай к берегу! А куда поворачивать-то?! Поставить ушкуй бортом к волне - точно перевернуться.

Паника требовала действий. А что делать - она не знала. Успокоилась только когда кормщик, взбешённый понуканиями пассажирки под руку и чувством подступающей опасности, рявкнул в сердцах:

-- Не ной! Дура! Глянь на госпожу нашу. Она-то делом занята, - и показал на соседний ушкуй.

Там, утвердившись на носовом помосте, без суеты и воплей, сосредоточенно молилась Ростислава.

Конечно, бабе-то и не испугаться на море в непогоду, когда и матёрые мужи бледнеют да крестятся, домашних своих вспоминают да обеты обещают... Ничего зазорного в таком испуге нет. Софочка вела себя естественно, природно. А вот дочка - неестественно. По-государеву. Страха не выказала, а вознесла молитву за спасение людей своих.

Софья поглядывала на дочь с удивлением и некоторым смущением: крепка духом оказалась. Дитё малое неразумное, а вот же...

Последовавшие эпизоды как-то затуманили тогдашнее впечатление. Но осадочек остался.

Ростислава вовсе не "тянула одеяло на себя", не стремилась всё решать или, не дай бог, матушке своей указывать. Но уважение корабельщиков было видно. Масса мелочей, вроде - как уступают дорогу, как стремятся услужить во всякой мелочи, не по окрику, а сами собой. А уж когда она при резком повороте кораблика упала за борт да четверо гребцов без команды разом попрыгали её спасать... "За мной так не кинутся".

Глядя, как Ивашко на первой же стоянке объявляет о представлении "спасателей" к награждению орденами "Святой Ольги" четвёртой степени, Софья в сердцах буркнула себе под нос:

-- Экая цаца! И цены не сложить! За что ж такие почести?

И услышала негромкий голос оказавшегося рядом Бени:

-- Она - имение Зверя Лютого.

-- Что?! А я кто?!