Интриганки

Его живой ум пребывал в смятении, молодая отвага билась в тенетах сомнений. Квентин вновь впал в "когнитивный диссонанс". Хотя, конечно, название того, куда он впал, оставалось для него тайной.

-- Обделалась, сучка. Обильно. Тряпьё выкинуть придётся. Весь тюк.

Вылезший следом за Квентином немой сходу указал решение проблемы:

-- Полоскать.

Даму, несколько пованивающую, что особенно резко ощущалось на свежем утреннем ветерке, снова сунули в мешок, старательно завязали и выпихнули за борт. Квентин ахнул и кинулся к планширу. Мешок ушёл под воду. Потрепыхался там. Зубастый улыбнулся во весь свой решётчатый рот, и принялся тянуть верёвку. Вытянув мешок до половины, подмигнул Квентину, от чего тот прямо содрогнулся душой и телом, и снова отпустил.

-- Шест! - вдруг резко прозвучало над ухом юного рыцаря.

Помощник кормщика-пьяницы, здоровенный дебил с вечно открытым слюнявым ртом, стоявший на носу с шестом, так увлёкся происходящим внутри барки, что перестал смотреть вперёд. Барку прижало к лежащим на мели у берега деревьям. Нищий хлопнул заглядевшегося Квентина по плечу:

-- Помоги.

Хоть и медленно, но мыслительные процессы в голове голубоглазого рыцаря восстанавливались. Он отправился за вторым шестом, который оставался на корме. И замер. Глядя на свой свободно лежащий меч.

Схватить. Обнажить. В три прыжка. Всех этих... Порубить. В капусту. Освободить. Прекрасную даму от злобных драконов. Она, конечно, сразу влюбится. И отдаст. Своё сердце и руку. Благородному ему. Это же по чести! По-рыцарски!

Он уже потянулся у своему оружию, как вдруг вспомнил подробности вчерашней сценки во дворике дворца герцогини. Как эта... издевалась над ним, как подзуживала слуг, как насмехалась над его, пусть бы и небогатой, одеждой. А ещё она кидала камни в его берет! Святыню! Реликвию! Последнее, что осталось у него от отца, от всего рода, от милого сердцу Глена. А как она... выводила заливистые трели и шипение только что?

В памяти всплыл вопрос герцогини: "А она - благородная? Разве благородные дамы ведут себя так?".

Может, она... не-благородная? Может её матушка согрешила с каким-нибудь... свинопасом?

Да, это всё объясняет. И злобный характер, и неприязнь к благородному рыцарю в его лице, и явную развращённость. И запах при её... не-голосовых песнопениях. Голос крови. Против него не попрёшь. Простолюдинка. Свинопаска. Курица, нагло изображающая из себя орлицу. Вот почему берет вызвал у неё такую ненависть - на нём перо настоящего орла! Символ его рода, д'Орвардов. Пятнадцать поколений благородных предков! Это тебе не запаренная мякина в отрубях!

Решив такими суждениями для себя вопрос о Прекрасной даме, которая оказалась не прекрасной и не дамой, а всего лишь отрыжкой похоти какой-то... прелюбодеятельницы и навозокидателя, Квентин повеселел и, подхватив шест, под внимательным взглядом немого нищего принялся помогать дебилу оттолкнуться от берега. Даже принял на себя роль командира:

-- Штека! Штека! Ещё раз! Ещё разок! Штека!

Тем временем Зубастый вытащил свою воспитанницу из воды, потыкал мордочкой в свежую лужицу блевотины, уложил носом на обделанный тюк тряпья и достал нож.

-- Э... ты чего собрался...?

-- Спокуха братуха. Ой. В смысле: благородный сеньор. Обрить надо. А то волосня... ваша милость сама изволит видеть.

Прижатая коленом Зубастого к грязному тюку вчерашняя графиня стремительно превращалась в нечто... более соответствующее её природной сущности.

Конечно, волосы у неё были хороши. Но зачем такая красота дочери свинопаса? А вот Прекрасная дама, являющаяся в юношеских мечтах Квентина всё чаще, будет иметь волосы до пят. Чтобы их можно было свободно распустить. Как последнюю преграду нежно трепещущего обнажённого прекрасного тела перед нескромным взглядом благородного рыцаря. В его лице.

Наконец, барку удалось выпихнуть, и она снова продолжила неторопливое движение по течению реки. Тем временем подручный Йо вытащил из багажа какую-то странную клетку. Похожую, по форме, на те, в которых держат певчих птиц.

-- Это... что?

-- Это, добрый господин, наше саксонское изобретение. Бабы, знаете ли, такие болтливые. Вот у нас и придумали. Называется: маска злословия. Надел - и не злословит. И вообще - не.

Маска представляла собой клетку их железных прутьев с кольцом наверху, как бывает у многих птичьих клеток. Две половинки её - левая и правая были соединены шарниром. В части, где обычно располагается кормушка, выступала внутрь железная трубка, а внизу - ошейник.

-- Открой рот, дура, - вежливо попросил Зубастый и ткнул свинопаску по рёбрам.

Та ахнула, кормушка была вставлена, половинки сведены у неё на затылке и защёлкнуты. После чего толстый кожаный ошейник затянули и заперли замочком. Квентин отметил, что ключик Зубастый отдал нищему.

-- Так вот кто здесь главный! - внезапно осознал Квентин.

Глава 674