Интуиция смысла (этико-социальный контекст русской философии)

Политическая проекция этики Владимира Мономаха очевидна: призыв к единству Руси, братолюбию, осуждение междоусобиц. При этом трактовать этические максимы князя исключительно соображениями политикой прагматики сохранения государственного, военного и культурного единства страны не совсем верно. Этический пласт воззрений, хотя и не автономный, но все же вполне самостоятельный, в большей степени имеет отношение к проблемам личного совершенствования человека, чем к вопросам государственного устройства. Во многом евангелическая этика как раз и способствовала преодолению той жесткой связи этики и политики, которой отличается дохристианская греческая философия, достигшая своей вершины в Аристотеле. В этике Владимира Мономаха мы встречаем совершенную иную систему ценностей, основанную на иных бытийных началах, имеющих евангелический исток. В контексте древнерусской духовной культуры и этика – не политика, и политика – не этика; здесь важным является аскетика, которая равно преображает и этику, и политику.

С первых строк «Поучения» мы встречаем формулировку основной категории нравственности – добра: «Прежде всего, Бога ради и души своей, страх имейте Божий в сердце своем и милостыню подавайте нескудную, – это ведь начало всякого добра». Страх Божий и милостыня – вот «этический минимум», необходимый для нравственного совершенствования человека.

«Страх Господень – начало премудрости», эта библейская сентенция имеет абсолютное значение для формирования полноценного нравственного мировоззрения, основанного на понимании значимости духовных реалий. Страх Господень – это не психологическое состояние страха как боязни, испуга, тревоги и волнения; это – «метафизический ужас», но не ужас предстояния перед холодным и немым Ничто, отличающий нехристианское мирочувствие, но скорее благодатное погружение духа в бездны «Божественного мрака» – Тайны Божьего мира. Осознание своей зависимости и одновременно причастности к этой «бездне» способствует появлению в человеческой душе особого чувства – «страха Божьего», который является знаком верной духовной ориентации человека в бытии. Самое главное нравственное следствие от понимания метафизической зависимости твари от Творца – смирение, то есть разрушение гордыни – основного зла человека, источника всякой нравственной порчи и духовной деградации.

Милостыня – не столь «небесное», сколько «земное» свойство добродетели. Однако, в данном случае речь идет о «нескудной» милостыне, что достижимо лишь в результате большого нравственного подвига. Хорошо известно евангелическое высказывание: «Легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем богатому войти в Царствие Небесное». Действительно, подлинная милостыня основана на преодолении одного из наиболее сильных человеческих поров – сребролюбия. Стяжательство – грех хитрый и коварный, и преодоление его довольно трудное дело. Вспомним богатого юношу, который не смог последовать за Христом ценой отречения от своего богатства. Коллизии доброго и богатого, богатства и счастья, богатства и праведности – проходят через весь строй не только древнерусской, но вообще человеческой культуры.

Таким образом, нравственная планка, которую ставит Владимир Мономах своим сыновьям и вообще людям («дети мои или иной кто»), очень высока: страх Божий и нескудная милостыня – знаки высокого духовного уровня развития человека, которые свидетельствуют о том, что достигший их прошел через серьезный подвиг самоотречения. Любовь к ближнему – не добродетель закона, что прекрасно понимает Владимир Мономах, а благодать, которая стяжается нелегким трудом преодоления «недоброй тьмы мира».

Обращение к Псалтырю – очень важный момент в «Поучениях». Псалтырь, наряду с «Азбукой» и «Часословом» – наиболее почитаемые и распространенные книги Древней Руси. Это весьма показательно, так как уровень исповедальных вопрошаний, который достигается в этой библейской книге, близится к предельным для человека величинам. Те части Псалтыри, на которые ссылается автор «Поучений», носят исключительно этический характер: «Не соревнуйся с лукавыми, не завидуй творящим беззаконие… Кроткие же унаследуют землю… Лучше праведнику малое… Ибо сила грешных сокрушится, праведных же укрепляет Господь… Уклонись от зла, сотвори добро, найди мир, и отгони зло…»

Диалектика добра и зла, которая имеется в Псалтыри, не носит характер одномерного дуализма противостояния света и тьмы, порока и добродетели, Бога и дьявола, но раскрывает сложный антиномический и драматический характер отношений человека с Господом, в которых, по мере скорбного отчаяния через прозрения в бездну своей греховности, раскрывается свет Божий благодати, предстающий как радостная надежда. Эта тематика будет развиваться во всей традиции христианской культуры, и пожалуй, у Достоевского достигнет наибольшей силы, глубины и выразительности. Присутствие же в «Поучениях» Владимира Мономаха обращения к Псалтырю свидетельствует о высокодуховном строе души древнерусского книжника.