Интуиция смысла (этико-социальный контекст русской философии)

Так же как и обращение к высказываниям св. Василия Великого, в которых содержатся мысли по преимуществу нравственного характера. Владимир Мономах резюмирует этическую сущность высказываний авторитетного Отца Церкви: «Ибо как Василий учил, собрав юношей: иметь душу чистую и непорочную, тело худое, беседу кроткую и соблюдать слово Господне».

Что же советует св. Василий? Быть почтительным к старшим, воздержанным, иметь любовь к ближнему, «ни во что ставить всеобщий почет», «не величаться суетой мира сего», смирять ум, подавлять гнев, иметь чистые помыслы, побуждать себя на добрые дела, не мстить, любить, терпеть, помогать обиженным, вдовам, сиротам. Но главное – умертвлять грех. Одним словом, из святоотеческой мудрости выбирается пласт, в котором наиболее очевидна значимость нравственной жизни для духовного бытия человека.

Не столько метафизическое удивление перед несказанной тайной мироздания, даже не столько восторг перед великолепием тварного мира (при том, что эстетика – существенная часть древнерусского мировоззрения), но акцент на то, что нужно человеку для нравственной, то есть подлинной жизни. Хотя в тексте есть небольшой фрагмент, посвященный как раз апофатическому чувству изумления перед несказанной тайной мироздания. Владимир Мономах ссылается на философские псалмы, в которых явлено сверхрациональное видение бытия, в котором удивление и восторг сменяют друг друга. «Что есть человек, как помыслишь о нем?» «Велик ты, Господи, и чудны дела Твои. Разум человеческий не может постигнуть чудеса Твои».

Эти псалмы с особой силой демонстрируют глубину библейской философии, которая в аспекте изумления перед чудом тварного мира, все же сильнее эллинского удивления перед сущим. Особое восхищение у Владимира Мономаха вызывает человек: «И этому чуду подивимся, как из праха создал человека, как разнообразны человеческие лица, – если и всех людей собрать, не у всех один облик, но каждый имеет свой облик лица, по Божьей мудрости». Это, можно сказать, очень глубокое персоналистическое мировоззрение – видеть разнообразие человеческих лиц как разнообразие образов Божьих; что значит видеть в человеке личность – неповторимую духовную индивидуальность с уникальным набором черт, характеристик и качеств, которые в своей совокупности образуют такую высоту и глубину, о которой Достоевский и сказал: «человек есть тайна».

Далее следует фрагмент, который можно назвать этическим центром всего «Поучения»: «Мы, люди, грешны и смертны, и если кто нам сотворит зло, то мы хотим его поглотить, кровь его пролить вскоре. А Господь наш, владея и жизнью и смертью, согрешения наши превыше разумения нашего терпит, так и во всю жизнь нашу». Здесь имеет место важнейшая констатация связи греха и смертности человека. Явлено высокое понимание того, что корень зла и порока лежит не во внешней плоскости социального или природного бытия, но в той адовой пропасти, корни которой уходят в смерть.

Корень зла в смертности. Это одновременно и библейское понимание, и в то же время философско-богословское задание раскрытия тайны человека, тайны человеческой греховности. При всем многообразии ответов на эти вопросы (от Августина и Паскаля до Гегеля, Ницше и Хайдеггера), можно сказать, что связь зла и смертности носит аксиоматический характер. Это присуще любой серьезной философии, претендующей на подлинное понимание человека, на раскрытие глубинных истоков его порочного поведения и дурных мотивов. Никакая этика, игнорирующая библейскую глубину связи зла и смертности, не в силах ничего сказать существенного о человеке.

Владимир Мономах в этом выражении «грешны и смертны» свидетельствует и о знании, и о понимании корня человеческой трагедии, трагедии грехопадения, которая оборачивается бесконечным нравственным поражением человека в истории. Главным морально негативным следствием этой «спайки» грешности и смертности является, как говорит Владимир Мономах, не способность прощать зло, а стремление на зло ответить злом. Здесь причины социального зла, наиболее очевидным показателем которого являются войны, революции, преступления, которые никогда не лечатся никакой гуманистической педагогикой или этикой добрых намерений. Только прозрение в страшную бездну человеческой греховности и смертности может пролить свет на тайну человека, на тайну его падения. И тогда могут исчезнуть некоторые иллюзии, основанные на рационалистическом видении человека. Человек страшен и глубок, и тайна его смерти есть тайна его греха. И только так можно искать путь спасения.

Владимир Мономах предлагает в качестве некоего нравственного лекарства для смертного человека спасение «малым делом», как он называет «три добрых дела» – покаяние, слезы и милостыня.