Интуицио

– В день аварии твой отец и вся команда были в «тесле», которую им дали напрокат. Это полуавтономный автомобиль с дистанционным управлением. Им можно прекрасно управлять на расстоянии и, если нужно, направить на цистерну с горючим и стереть все в порошок, не оставив никаких следов.

– Бог мой…

– И напомни-ка, когда тебе стали угрожать, а потом ты заметил слежку?

– Вчера вечером, примерно через двенадцать часов после того, как я рассказал об этом предвидении.

– Ну вот. А кто присутствовал на этом собрании?

– Роберт Коллинз, Гленн Джексон… и Барри Кантор.

– Точно.

Мы вышли со станции и оказались на набережной.

– Займемся моим кузеном.

– Я готова.

Я включил телефон и снова попытался дозвониться до брата, но его мобильный по-прежнему был на автоответчике.

От станции мы бросились по Шестидесятой улице. Но я двигался как на автомате. Мне нужно было спасти брата, я это знал, однако меня словно отрезало от моих чувств, эмоций, от моего тела. Как будто все, что произошло со мной в последние несколько часов, уничтожило мои идеалы, подточило волю и лишило веры во что бы то ни было.

– И все-таки, – сказал я, – почему ты решила обратиться ко мне с этим делом о поджогах?

– Напоминаю тебе, я не знала о том, что Николас Скотт все еще жив. Однако в глубине души я чувствовала, что оба эти дела связаны и что, если я ангажирую сына моего убитого шефа, это будет правильным решением. Возможно, я все же сохранила остатки дара предвидения. А потом, поскольку о тебе не было известно ничего, кроме твоего авторского псевдонима, я знала, что они не смогут связать тебя с отцом, если только не решат копнуть поглубже, что вряд ли случилось бы, поскольку ты должен был остаться лишь на несколько дней.

Она ненадолго прервалась, задыхаясь на бегу, затем продолжила:

– Знаешь, с того дня, как со мной случилось это предвидение под ЛСД, я живу в постоянном страхе. Я подозревала, что это был государственный заговор, но не знала о причинах, даже если и связывала его с давлением на твоего отца, чтобы заставить его молчать о том, что он видел. У меня не было возможности узнать об этом больше. Мои коллеги явно получили доступ к чему-то, о чем они не должны были знать. Я очень боялась, что меня заподозрят в том, что я тоже это знаю. Сожалею, что втянула тебя. Теперь и ты стал мишенью.

– Мой убийца в руках полиции. У меня есть передышка.

Если выводы Анны насчет радиоуправляемого автомобильчика были верны, то этот человек являлся также и убийцей моего отца.

Конечно, это был простой наемник, но все же именно он его убил.

И вдруг я кое-что вспомнил.

– Это точно государственный заговор, – сказал я.

– Что навело тебя на эту мысль?

– Этот убийца. Когда он пытался прикончить меня «Зодиаком», полицейский катер, который был совсем рядом, его никак не беспокоил. Он не боится американского правосудия…

– Тогда ты скоро снова о нем услышишь.

Это было странно, но я не чувствовал страха. Другое чувство начало пробивать броню отрешенности, которая оказалась на мне с той минуты, как я узнал об этой истории. Оно только что возникло, но уже набирало силу, и где-то в глубине души я знал, что оно способно поглотить меня целиком, завладев моей душой без остатка.

Месть.

Найти виновных и покарать за их преступления.

Когда я сказал, что не хотел бы когда-либо ненавидеть, Николас Скотт ответил: «Благородные слова… и совершенно утопичные». Он был прав. До сего дня я был всего лишь жалким интеллектуалом, вскормленным конформистской политкорректностью и отрезанным от жесткой реальности происходящего.

28

Когда Гленн узнал, что Тим Фишер сбежал из машины «скорой помощи», то подумал: у этого парня в голове наверняка сидела какая-то мысль. Гленн дорого бы дал, чтобы узнать, какая именно. Поэтому он отследил его мобильный телефон и пошел по следу.

Он определил его местоположение на острове Рузвельта, но спустя некоторое время сигнал пропал. В чем дело? Села батарея?

Это странно – отправиться на остров Рузвельта. Разве там есть финансовые конторы? Впрочем, Фишер наверняка продолжал поиски поджигателя. А если учесть тот факт, что Фишер оказался первым возле банановоза, то его интуиция, вероятно, работала сейчас как никогда верно.

Гленн чувствовал, что надо продолжать слежку. Но чертов сигнал пропал! Ему ничего не оставалось, как ждать, когда тот снова появится.

Он чувствовал, что начал нервничать, а поскольку ему никак нельзя было этого допускать, Гленн сунул шоколадного мишку в рот и провалился в знакомое ватное оцепенение, такое состояние, когда все вокруг словно скользит и ничто не имеет значения. Состояние, в котором время не течет, а колышется.

Когда он был маленьким, его мать часто говорила: «Гленни, ты что, на луне?» – а он всегда хотел ей ответить: «Если бы ты знала, мама, как здесь хорошо…»

О… его бедная мать. Как ему ее не хватало.

Вдруг сигнал снова появился, и Гленн вынырнул из своей ваты, сказав себе с улыбкой, что надо взять себя в руки, иначе хорошим это не кончится.