Инверсия

Бероев чётко, как на занятиях солдат-первогодков, сделал поворот на месте и, печатая шаг, вернулся в шеренгу. «Эх, ребята, ребята! — Никита вглядывался в застывшие лица, и злость в его душе постепенно сменялась сожалением. — Вас научили выполнять приказы, но забыли рассказать о ценности человеческой жизни. И о том, что не каждый враг, на кого укажут пальцем. Как же! Известная формула — сначала стреляй, а потом думай. Сам-то я тоже хорош — троих положил. Рефлексы, мать их! Зона…»

Он заговорил, и слова его падали увесистыми каменьями, пробивавшими зияющие бреши в монолите намертво заученных уставов, инструкций и идеологических аксиом:

— Вы — элитное, специально обученное подразделение. Ваша задача — защищать Родину, покой и свободу близких вам людей, а не бездумно исполнять приказы тех, кто их отдаёт. Достигший вершин власти не обязательно умнее обычного человека. И уж точно не добрее. Ему тоже свойственно ошибаться, и за эти ошибки иногда приходится очень дорого платить. Помните об этом. Никогда не идите против совести. Никогда не совершайте необратимых поступков. Утраченное вернуть трудно, а в большинстве случаев просто невозможно. Прежде чем ударить, убедитесь, что перед вами действительно враг, а не ложно обвинённый в этом. Миром правит любовь, а не классовая ненависть. Никто не хочет зла ближнему, кроме полных отморозков и безнадёжно больных. Именно эти убеждения вы и должны защищать. Всем понятно?

По шеренге прокатился судорожный вздох. Тяжело усваивать то, что идёт вразрез со втемяшенными с пионерского возраста догмами, вроде «Партия — ум, честь и совесть нашей эпохи» и «Враг не дремлет».

— А теперь возвращайтесь на базу и приступайте к подготовке эвакуации. Посты на периметре трёхкилометровой зоны снять. Угрозы больше нет. Все свободны, кроме Рудакова. Майор останется здесь.

Шеренга распалась, и бойцы отдельными группками потянулись к домам на окраине посёлка, где размещались казармы. Лишь их командир продолжал нервно топтаться на месте.

— Подойди, — сказал Никита.

Майор сделал несколько неуверенных шагов и застыл, уставясь на лжеполковника неприветливым взглядом.

— Что же ты, Паша, — укоризненно произнёс тот, — не выполняешь распоряжения старшего по званию? Я что приказал? Отвести личный состав за границы посёлка и отвечать за безопасность каждого. А ты что учудил?

— Виноват, — выпалил Рудаков. — Не поверил в ваши полномочия. — Он замялся, но всё же добавил: — И сейчас не верю.

— По крайней мере, честно, — заметил Никита и посмотрел вслед удалявшемуся воинству. — А зачем стрелять приказал?

— Моя основная задача — охрана объекта, я не мог допустить, чтобы в самое его сердце проник кто-то чужой.

— Даже несмотря на то, что мы хотели погасить очаг катаклизма? — сощурив глаза, поинтересовался бывший спецназовец. — Даже это тебя не остановило? Даже то, что из ушедших туда, никто ни разу так и не вернулся? Ты не захотел оставить нам ни малейшего шанса. Почему?

— Я не обязан верить в благие намерения, — упрямо заявил майор. — Вы могли вызвать ещё большую катастрофу. «Гости» ещё ни разу не проникали в лабораторный комплекс.

— «Гости»? — усмехнулся Никита. — Неплохая версия… Для начальства… Дурак ты, Паша. И ведь неплохой боец, а всё равно дурак. Я же не проверяющий из центра, как ты правильно догадался, и потому мне все твои хитрости глубоко безразличны. Ты чуть прекрасного человека не угробил. И своих трёх потерял. А всё из-за чего? Променял ты, Паша, свою совесть на доходное место. Удобно тебе тут было. Привольно. От командования далеко и деньги нехилые капают. Думаешь, мне не ведомо, что в пределах трёх километров от эпицентра — безопасная зона, и ничего тут никогда не случается, в отличие от всей остальной территории, где схлестнулись времена и миры? Ты здесь уже какой срок тянешь — шестой? И начальство считает тебя героической личностью, и сбережения растут. Вот ты и не захотел синекуры своей лишаться. Почуял, что конец приходит твоей барской жизни. Подумаешь, двоих прихлопнуть! К тому же «гостей». Никто о них и не вспомнит потом. Зона всё спишет… Одно, правда, я тебе могу обещать твёрдо: своих убитых ребят ты до смерти поминать будешь!

— Любые потери восполнимы, — пробормотал майор.

— Вот как? — остервенился Никита. — Что ж, ты сам выбрал. Сейчас ты ощутишь то, что чувствовали твои бойцы перед гибелью. Ты сделал из них хладнокровных убийц, и, к моему великому сожалению, они уже не способны были измениться. Человеческая жизнь в их глазах ничего не значила, и потому смерть стала для них избавлением. И избавлением для тех, кто с ними уже никогда не встретится. Ты — другое дело. Ты будешь нести этот крест, пока не поймёшь, что мир устроен иначе, чем тебе кажется. — Он вытянул вперёд руку, и открытая ладонь его легла на лоб командиру егерей.