Иные песни

Она бросилась вперед, прямо на чудовище. Это случилось настолько неожиданно, что на мгновение секунды вообще исчезла с глаз Иеронима, он стоял слишком близко — впрочем, они исчезла бы так или иначе, ему пришлось прикрыть лицо, огненное дыхание ударило словно мягкий кулак Гели оса. Ему удалось воспроизвести движение Аврелии по выжженному на сетчатке глаз отпечатку — как она, окутанная столбом пыра, напала на чудище и, достав из замаха правой рукой его внутренности, разрывает анайреса в пустой хаос. Раздался грохот, словно взорвали кузницу или мастерскую меканикоса, после чего, во все стороны — в том числе, и на пана Бербелека, заслоняющего голову предплечьем — полетела лавина мелких осколков этхера, освобожденного в открытые орбиты из под морфы убитого зверя.

Ритер пыра обернулась к пану Бербелеку. Шипя сквозь стиснутые зубы, она стирала с кожи спекшуюся кровь из тысяч ран. Большая часть вражеского этхера была сожжена в ее собственном огне, но даже сгорая, он калечил тело девушки. В самой глубокой ране, слева на ребрах, трещал яркий жар, полоса жесточайшей белизны от груди до пупка.

— Ой, — шепнула Аурелия, делая неуверенный шаг в сторону Иеронима. — Сильно. Сейчас. Присяду.

Пан Бербелек сделал короткий жест в сторону десятка горняков, сбившихся у другого конца насыпи. Те подбежали, подхватили гиппыреса под руки, вывели под спельник. Кто-то принес цветоврик, расстелил на земле, кто-то еще притащил бутыль вина, два доулоса с трудом подтащили канджу пуринического гидора и начали обмывать Аурелию, лишь только она присела на цветоврик. Пан Бербелек сел рядом, скрестив ноги.

Ото всюду сходились зеваки, шорох их приглушенных голосов нарастал.

— Прочь! — рявкнул Иероним.

На кого он глянул, тот, не имея возможности проигнорировать глаз эстлоса, быстренько отступали за пределы его взгляда. Не прошло и пяти минут, как попрятались даже шахтные надзиратели.

Кржос руганью отгнала и доулосов. Громко вздохнув она откинулась навзничь на фиалковом цветоврике. Иероним медленно потянулся к бутыли и чашке, налил себе вина.

Прошло три дня с момента прибытия пана Бербелека на Луну — три дня, потому что трижды они окружили Землю, трижды повторились над паном Бербелеком контуры бурых континентов и зеленых морей, все время в похожем рисунке света и тени. Иероним знал это тем лучше, что черное небо с неподвижной Землей представляло собой единственную крышу для лунных домов, здесь не возводили многоэтажных строений, а крыть одноэтажных не было смысла. Дожди падали очень редко (а потом рассказывали о них месяцами), сильных ветров тоже не случалось, температура была постоянной. Раз в месяц, на восходе Солнца, по поверхности Луны проходила длинная волна густого тумана, который потом сжижался в лужи пуринического гидора — это был День Очищения

Луняне жили на открытых пространствах, не часто сбегая в окружение стен. Династозовая роща рода Жарника были именно тем самым: рощей, рощей сознательно сморфированных деревьев и кустов, регулярным лабиринтом огненной лунной флоры. В течение первых пары десятков часов пан Бербелек — только-только сойдя с «Подзвездной», которая тут же отправилась в дальнейший путь, у Омиксоса только и было времени, что приветствовать семью и передать Иеронима заботам брата — в течение первого дня пан Бербелек валялся на эаркой поросли выделенной ему поляны, насквозь прожигаемый паровым воздухом Луны, то засыпая, то просыпаясь, с Землей над головой, за ним присматривали домашние доулосы, которые обмывали тело гостя холодной водой, только это не приносило облегчения, потому что родниково-прохладный гидор, но буквально розовый от растворенного в нем пыра, тоже палил его кожу.

Таким был День Очищения пана Бербелека. Лежа в тихой муке, сжигаемый изнутри и снаружи, один на один со своим хриплым дыханием и сказочно красивой планетой перед глазами, Иероним проходил через ритуал пурификации души.