Иные песни

Действительно ли то, что он испытывает, эта ненаправленная тихая ярость, покрытая иглами макина гнева у него в груди, накрученная где-то под страшным солнцем Африки — действительно ли им движет месть, желание отомстить за сына? И чем же является эта жажда, как не определенным желанием удовлетворения за ранение души? Так мстят аристократы: путем равенства унижений. Унижает страдание, унижает слабость, которую испытал и проявил, унижает тоска, любовь унижает в чужих и собственных глазах. Ведь дело не в том, чтобы покойник почувствовал себя лучше, раз виновник его смерти погибнет; мертвому никакое удовлетворение уже не поможет. Правда, можно верить в те или иные законы, управляющие мирами мертвецов, и действовать в соответствие с такой верой; но это не был случай пана Бербелека, который привык отдавать приказы об умерщвлении в таких количествах, что просто не мог себе позволить верить в какие-либо иные миры. Еще можно усматривать мотивы для мести в стремлении к справедливости. Но если месть, это справедливое наказание — тогда это уже и не месть; если же справедливость, это месть — тогда это уже и не справедливость. Но пану Бербелеку и в голову не пришло искать спасения в степенях справедливости — это путь доулосов. Мстят всегда ради себя и за себя самого.

А ведь это же Форма, да еще и какая мощная — отец-мститель! Наверняка, более сильная, чем Форма пожилого любовника. Разве нужны какие-то дополнительные мотивы? Точно так же, как он запланировал для себя свое желание овладеть Сулимой — когда еще ее не желал — точно так же сейчас видел себя в новых ролях: Бербелека-кратистоубийцы и Бербелека — стратегоса Луны. Эти роли взаимно исключали друг друга, но это не имело значения; отец-мститель и так отходил в тень. Если бы сейчас он убил Иллею, то уже не из мести.

Убить Иллею — ибо слова Омиксоса Жарника все еще звучали в его ушах. Он не доискивался, какая за ними стояла мысль; воображение уже жило собственной жизнью. Кратистоубийца! Он чувствовал, как эта Форма неспешно и неумолимо притягивает его, словно змея загипнотизированного кролика.

Убить Иллею — он не был в состоянии ударить стилетом даже ее дочку. И вот размышляя так под нынешней своей морфой: пан Бербелек молча сгорающий в роще кратера Мидаса, под зеленой Землей — он не видел для себя ни малейшего шанса. Намного более вероятной ему казалась возможность преобразоваться в альтернативную Форму. Стратегос Луны. Армии Госпожи. Величайшая битва всех времен. Они знали, что это его искушает. Он не был бы собой, если бы отбросил такое предложение. Месть? Это тоже эгоизм, только иного цвета. Впрочем, причина смерти Абела была точно такой же, как и причина смерти любого другого человека: Абель погиб, потому что был Абелем. Если бы он был кем-нибудь иным, до сих пор бы жил. Так или иначе, время Абеля на этом свете подошло к концу.

Но потом пан Бербелек закрывал глаза и снова на мгновение побеждал отец-мститель. Это был мой сын! Если бы не Шулима! Если бы не Сколиодои! Если бы не Иллея!

Бес пламенный огонь очищал его от фальшивых мыслей и случайных Форм.

В конце концов, он поднялся на ноги и выпрямился в боли — Иероним Бербелек и все то, что в нем имеется, и ничего из того, что им не является.

Ему сказали, что земляне адаптируются через неделю-другую; пыр входит в их организмы, пропорции архе выравниваются, под конец, живя в атмосфере Луны, они даже перестают испытывать боль. Так, впрочем, описывал это Элькинг. Пан Бербелек сказал себе: на второй день хожу, на третий день ем и пью, веду светские разговоры, на четвертый день становлюсь лунянином. План удался лишь наполовину. Можно навязать собственному телу морфу игнорирования боли, но невозможно навязать миру морфы игнорирования тела. Разве что ты настолько сумасшедший кратистос.

— Мне казалось, будто бы у тебя больше ума. Они ведь и сами могли забить его палками. Правда? Ведь этот твой способ, твоя атака, совсем не обыкновенный способ? Держи, напейся.

Левой рукой она царапала раскаленную рану.

— Я видела, как отец так убил одного. Это самые слабые анайресы, из самой средины ее антоса. Действительно, они могли с ним справиться и сами. Но закон есть закон.

— И часто так?

— Неее. Почти что никогда. Но всегда, когда заново запускают шахту, вечно чего-нибудь из темноты выскакивает. Дурное, слабое, дезориентированное; такого загоняют куда-нибудь в угол и посылают гонца в рощу.

Она поднялась, вздохнула поглубже. Затем несколько раз подпрыгнула, ударила себя кулаком в грудь, замахала руками — затрещали огненные языки.

— Когда-то, в самом начале, когда Госпожа прибыла на Луну обнаженного этхерного камня и разогнанного в орбитальных вихрях Огня, они были здесь единственной естественной формой жизни. Анайресы, Добываемые из Глубин. Точно так же, как нарождается всяческая гадость: из воды, гноя, грязи, теплой земли, сырого мусора — ведь у вас, внизу, то ж самое, правда?

— Да. Начала жизни, самозарождение. Глисты, мухи, тараканы, дождевые черви.