Иные песни

Аурелия Кржос, которая бежала по вершине спельника, опередила Иеронима на добрый стадион; теперь же повернула обратно. Племянница Омиксоса Жарника тоже была урожденным гиппыресом, твердую мускулатуру ее безволосого тела можно было бы использовать в качестве образца для статуи Артемиды Охотницы. Гиппырес движется с тем большей энергией, чем большей стремительностью обладает данная часть его тела, тем больше пыра выбивается на поверхность темной кожи. Бегущая трусцой Аурелия с каждым рывком ног и рук выжигала в воздухе пламенные полосы, послевидение которых калечило зрачки Иеронима; вокруг предплечий, а ними она размахивала сильнее всего, на доли секунды вырывались гривы белого огня. Даже когда она остановилась после пробежки, слегка запыхавшаяся, маленькие огоньки продолжали свой танец на ее груди, плечах, черепе.

— Это уже недалеко, за пальмами.

Ему не хотелось объяснять ей, что здешние покрытые скорлупой деревья с багрово горящими листьями с морфой пальмы имеют общего только название.

За паровыми пальмаими от спельника отрывалось низкое ответвление перламутрового этхера, на расстояние в половину стадиона далее застроенное ящичными конструкциями, башнями и подъемниками, вокруг которых крутились дюжины две людей и где-то столько же доулосов. Там же на искривленных осях вращались ураноизовые вечномакины — не знающие отдыха приводы лебедок, спускающих вниз, в ярко освещенные шахтные стволы, переплетения толстых канатов и черные цепи. Именно в таких глубоких лунных шахтах добывали чистый пептон стоикхеион, не смешанный с архе низших стихий; после этого в свои руки его брали этхерные кузнецы, демиурги ураноизы, после чего деформировали его эпициклы, изменяя его движение с движения по окружности вокруг Земли, как движется в своей этхерной натуре остальная часть Луны, на движение по новой орбите: небольшой, с окружность пальца — для ювелира, чтобы изготовить кружало-перстенек, либо диаметром со стадион — для Карусели, или промежуточной величины, для какого-нибудь промышленного перпетуум мобиле. Когда-то шахта ураноизы в Мидасе приносила большие доходы, и ее эксплуатировали более интенсивно; сейчас же ее то открывали, то закрывали, в зависимости от колебаний цен на лунном рынке этхера.

Аурелия сбежала на площадь возле главной башни над средним шахтным стволом. Там ее, склонив головы, уже ожидало несколько особ, доулос упал на колени. Еще до того, как пан Бербелек дошел до них — спускаясь по спельнику ровным, спокойным шагом, который, маскируя страдания тела, одновременно навязывал форму определенного достоинства — они успели доложить Аурелии про инцидент и указать направление; она тут же побежала, махнув Иерониму. Пан Бербелек на мгновение приостановился в тени башни, в грохоте угловатой вечномакины. Присутствующие вновь склонили головы. Он окинул их безразличным взглядом. Тогда они упали на колени, свободны и рабы вместе. Он прошел мимо, не говоря ни слова. Какое-то время он уже не прятал лица под капюшоном, к нему возвращались противоречащие этому инстинкты, анонимность свойственна формам слабых людей.

Загнанный в закоулок под терриконом перемолотой породы, монстр бессильно метался во все стороны. Пан Бербелек замигал, пытаясь сконцентрировать взгляд. В действительности анайрес не перемещался, он, просто, сам состоял из движения, этхер был его телом, высоко-энергетическая ураноиза, разогнанная в миллионе нескладных эпициклов. Все в нем кружило, обращалось вокруг себя самого, тело вокруг тела, если вообще можно было здесь говорить о теле: ибо, где лапы, где ноги, где голова, где туловище — нет, нет, вечно-движение смазывает Контуры; где шкура, где мышцы, где кровь — тем не менее, все это мчится, искры на пересечениях орбит, оно трется о землю и молотит воздух — не конечности, но связки эпициклов; не корпус, но ось осей; не глаза и уши — но громадные окружения быстрого этхера, прорезающие пространство вокруг чудовища, словно антенны насекомого: чего коснется, что помешает движению, о том и проходит информация в организм. Таков единственный орган чувств анайреса — облако этхерных дробинок, распыленное на десяток пусов вокруг создания.

Как только Аурелия Кржос в него вступила, чудище еще глубже забилось в тупик, разбивая свои органы/орбиты о склоны террикона. При этом оно наежилось в костянистом треске и грохоте блестящими эпициклами ураноических острий, колючек, задиров — и все они представляли собой мчащееся все быстрее и быстрее, паническое торнадо этхерного мусора; насколько же оно должно было быть перепуганным.

Аурелия оглянулась через плечо на пана Бербелека — возбужденная, оскалила зубы. На спине, вдоль позвоночника и вокруг мышц плеч развернулись голубые и багровые языки огня.

— Эстлос! Гляди!