Иные песни

— Понятное дело, другие софистесы со мной не соглашаются. Но мне кажется, что звук вообще не принадлежит его морфе. Точно так же, как не принадлежит пол — то есть, на самом деле мы не имеем права говорить «он» или «она» — не принадлежит язык общения, не принадлежат руки, голова, кровь, кожа, наверняка — тело вообще: телесность, это признак земной морфы. Не уверен я и в том, помещается ли в морфе адинатосов смерть. И, конечно же, жизнь, так. Не знаю, можно ли в их ауре говорить, будто бы кто-то живет или не живет. Не знаю, можно ли вообще говорить о единственности и множественности: что он один или что их много. Ни то, ни другое. Время, пространство — что это находится вот тут и вот тут, что это происходит тогда-то и тогда-то — это ведь тоже человеческие категории, земных сфер. Чем дольше я его исследую, тем глубже отступаю в неуверенность. Необходимо отказываться от очевидности человеческой Формы, если желаешь дойти до истины. Например, пять стихий — Земля, Вода, Воздух, Огонь, этхер — они образуют основы Материи в земных сферах, но за пределами постоянных звезд, там мир может быть выстроен из чего-то совершенно иного. Часть из тех осужденных мы посылали сюда, вниз именно для того, чтобы они попробовали нам принести образцы оригинальной Материи адинатоса.

— Принесли?

Быть может, мы бы больше узнали из наблюдений за переходными формами, за тем фронтом столкновения Форм, который должен разлагать керос до самых костей, там, на Земле, на границе их плацдармов, где земные Субстанции сворачивают к арретесовым Формам, а не наоборот. Когда чувства отмечают нечто больше, чем полный хаос.

— Когда мы подходили за Марсом к их флоту…

— Флоту, говоришь. И уж наверняка хорошо помнишь, что видел флот.

— Нууу…

Нумизматик указал пальцем на дно кратера.

— Скажи, что ты видишь.

— Адинатоса.

— Нет. Скажи, что видишь.

— Облако пыли.

— Разве это пыль? Разве это облако? Скажи, что ты видишь.

— Нечто, что выглядит, как облако пыли.

— Ты думаешь: пылевое облако похоже на это. Но раньше, отступи на шаг раньше от этой мысли — скажи, что видишь.

— Не знаю!

— Как ты не можешь знать, что видишь? Ослеп?

— Не могу назвать!

— Почему?

— Я понимаю, что ты имеешь в виду. Никогда раньше не видел, так что, могу только сравнивать. С чем могу ассоциировать. Туча пыли.

— Но ведь назвать можешь. Как ты называешь то, чего раньше никогда не видел и не можешь описать?

— Арретес. Если не могу описать…

— Ты видел когда-нибудь подобный камень? Откуда тебе известно, что это камень?

— У него форма камня.

— Ага! А вот это?

— Понял. Это не имеет формы.

— Что было пред Формой?

— Хаос.

— Так каково единственное имя всего того, что по-настоящему чужое?

— Хаос.

— Что ты видишь?

— Хаос.

— Что видишь?

— Хаос.

— Что видишь?

— Хаос, хаос.

Басовый стон на мгновение затих, после чего раздался снова.

Доулосы принесли на террасу поднос с пирожками, фруктами и вином. Гегемон снял около-шлем и положил его смотровой площадке стены, между кубком и кувшином.

— Не понимаю, как может существовать полностью аморфная Субстанция.

— И не может. Он обладает Формой, своей Формой. Просто, мы не в состоянии ее распознать. Погляди на небо. Если бы родители тебе не рассказали, знал бы ты, что эти несколько звезд — это Орион?

Гегемон выпил, снова долил себе вина.

— Гмм. Если мы не в состоянии увидеть их Форму… Откуда же нам известно, замечают ли они нашу?

— Это нам неизвестно. Но, — Нумизматик снова поднял палец, криво усмехнулся, — это они к нам прибыли.

Мрачный стон опал еще на половину гармонии. Зазвенели миски, кувшины и кубки.

— И все же, — отозвалась Хиратия. — Я же слышу в его голосе тоску, страдание, злость, печаль.

— Это не его голос. Тебе только кажется.

— Клавдий тоже это слышит, — упиралась ритер. — В следующий раз он привезет лиру, так что можно будет сыграть; в этом есть какая-то мелодия; сыграет, тогда сам убедишься.

— Фукидид Третий, Готские войны. Той ночью Замас и Илоксас по прозвищу Еуэксис решили неожиданно атаковать лагерь готов. Сняв тяжелые доспехи и покрыв лица грязью, они прокрались со своими людьми через болота. Никто их не заметил. Они уже видели костры неприятеля, слышали их голоса. Услышали они и песни, которые пели ночью варвары, чтобы не поддаться сонливости. Замос с Иоксасом, понятно, не понимали тех диких баллад, тем не менее, их сердца задрожали в холодной ночи, и воины заплакали беззвучно в темноте. На рассвете, когда Замос подал знак, они налетели на готов, которых застали врасплох. Хроники не упоминают, чтобы кто-то из варваров выжил.

— Есть!

Хиратия бросилась к машине, в скрежете и грохоте опуская длинный помост.

Назад он уже шел медленнее. Был голым, под натянутой кожей четко выступали ребра. При этом он останавливался, сгибался в половину, плевал и кашлял. От аэромате не осталось и следа. Волосы были всклокочены, на руках кровь. В левой руке он сжимал стилет с пламенным лезвием.