А сегодня с самого утра начали готовить угощения на стол, да наряжаться как в праздник какой. Все трое сыновей побыстрее из дома сбежали во двор да в сараюшки скотину обихаживать, а вот бабам досталось. И жена Павла, и двое дочерей и невестка, жена старшего сына, метались по дому, выполняя поручения спятившей бабки. Какой-такой родич, да ещё издалека? Вся родня здесь, в Ломовке, да ещё в Авзяне и Узяне есть, но те всё больше у себя, да и не встречали их в редкие приезды так. Чудит старая.
Павел скребанул лопатой по и без того безупречно вычищенной дорожке и, сплюнув в пока ещё не большой сугроб (снег в этом году выпал рано), направился к сидевшему на скамье соседу.
— Как жив-здоров, Фрол? Чего это ты на холодок решил выбраться?
— Жив пока, Пал Афанисич. И тебе тоже не хворать. Вышел вот дух перевести. А то рученьки болят, ноженьки болят, спина не разгибаца. Роботашь, роботашь, всё здоровье кончашь и никакога почёту. Ты вон тоже себя не бережёшь. Сядь вот, перекури.
Предложение перекурить в изложении Фрола означало, что курить будут табачок Павла. Ну да то не беда, чай всё не скурит.
— Чего енто ты с утра всполошилси? — Фрол с удовольствием затянулся крепким табачком, — Никак аменины чьи, аль сваты к девкам твоим собрались?
— А! — Павел махнул рукой, — Гостей ждём. Родич, вроде как, издалеча приехать должон. Ладно. Ты кури, а я пойду. Дел полно ещё.
Подворье, к которому мы подъехали, встретило нас распахнутыми настежь воротами*, да небольшой группой людей перед ними.
(* Распахивали настежь воротины перед особо почётными гостями. Обычные же гости проходили через калитку.)
— Чего это они? — удивился Фёдор, — Ждут, что-ли, кого?
Спрыгнув с саней, пошли навстречу хозяевам. Чуть впереди стоял высокий крепкий мужчина в добротном полушубке лет 50-ти на вид. По правую руку от него стояла статная женщина, а по левую древняя старушка в нарядном шерстяном платке. Молодёжь кучковалась позади.
— Здравы будьте, Павел Афанасьевич и Анна Яковлевна. Долгих лет тебе, Ефросинья Николаевна, — Фёдор, опираясь на костыль вышел чуть вперёд и почтительно поздоровался с хозяевами, — Вижу мы не вовремя. Вы, видать, гостей поджидаете.
— И тебе здравствовать, Фёдор Тимофеевич. Вот, ждём, — на этих словах Павел скосил глаза на стоящую рядом бабу Фросю. А та буквально вперила свой взгляд в приехавшего молодого человека. Остановив движением руки собиравшегося что-то сказать Павла, она поклонилась парню и произнесла.
— Здравствуй, гость дорогой. Милости просим в дом. Не побрезгуй угощеньем, чай не чужие люди, а родня.
За богато накрытым столом меня познакомили со всем многочисленным семейством Безумновых. А я сидел и память услужливо открывала страницы давно уже услышанной истории этой семьи. В хрущёвские времена всё их хозяйство отберут в доход государства абсолютно безвозмездно. Когда Павел Афанасьевич оформлял артель, он записал в артельную собственность и дом с постройками и земельный участок. Всего этого его лишили. Он умрёт в год моего рождения, в 1970ом. Мне рассказывали, что меня он успел увидеть. Анна Яковлевна на десять лет пережила мужа. Я хорошо её помню. Оставшись одна она перебралась к дочери, моей бабушке. Мы тогда все жили в одном доме и она, перебирая руками по стеночке, приходила в нашу половину навестить меня. У неё всегда в кармашке старенькой утеплённой жилетки, которую она называла душегрейкой, лежала для меня конфета. Она садилась рядом, переводила дух, гладила меня по голове и рассказывала какие-нибуть сказки или вспоминала свою жизнь. Мне, непоседливому пацану, это всё было мало интересно, но за конфету я сидел и терпел. Ох, как я корил себя потом, став взрослым, что не уделял своей Старенькой, как я её называл, больше времени и не внимательно слушал её рассказы.
Андрей Павлович, старший из детей. Уже женат. Его молодая супруга Настя сидит рядом с ним, изредка чуть заметно поглаживая начинающий выпирать животик. Сейчас живут в доме отца в большом пристрое. Их судьба очень печальна. Сразу после рождения ребёнка Андрей завербуется работать куда-то в Минск и заберёт с собой жену и ребёнка. С началом войны их следы теряются. Уже после Победы удастся узнать, что они пытались выбраться из захваченного города и в июле 1941 года попали под молох карательной операции "Припятские болота", которую проводил немецкий полицейский полк "Центр". В одной из деревень их заживо сожгли вместе с местными жителями. Каким-то чудом Настя успела передать коротенькую записочку со своими именами с двумя мальчишками, которым удалось сбежать. Так было установлено место их страшной гибели.
Старшая из дочерей, Елизавета, моя бабушка, сейчас живёт с мужем. Надо бы как-то навестить на правах родственника, раз уж признали меня таковым. У неё будет трое сыновей, один из которых мой отец, и одна дочь. Моего отца она назвала в честь старшего брата Андреем. Скончается в 88ом, через неделю после того, как меня призовут в армию.