Инженер страны Советов

Третий из детей Павла, Николай. Сейчас ему 18 лет и он основная опора и главный помощник отца. С началом войны попадёт на курсы бортстрелков бомбардировщиков. В 1943ем году в одном из вылетов у него заклинит пулемёт и он вернётся на аэродром с полным боекомплектом, хотя самолёт активно атаковали немецкие истребители. Его обвинят в трусости и отправят в штрафную штурмовую эскадрилью бортстрелком. В первом же вылете их подобьют и они совершат огненный таран, направив объятый пламенем ИЛ-2 на склад горючего.

Четвёртый и пятый ребёнок в семье это двойняшки Семён и Ольга. Лёд и пламень. Спокойный и не по годам рассудительный Семён и мгновенно вспыхивающая и импульсивная Ольга. Обоим по 15 лет. Семён попадёт в школу снайперов. В 1942ом году от него придёт последнее письмо. Я помню этот потёртый солдатский треугольник, хранимый у бабушки как реликвия, с вымаранной цензурой строчкой и крохотными буковками по углам листка " я….нах…в г… Гр..". " Я нахожусь в городе Грозном". Пропал без вести в горах Кавказа* (*РИ). Ольга сразу после войны умудрится выйти замуж и уедет с мужем куда-то в Сибирь. Бабушка не любила о ней вспоминать и контактов не поддерживала.

Ну и самая младшая 13-ти летняя дочь Светлана. О ней вообще мало что знаю. Вроде сразу после войны её по комсомольской путёвке направят в Магнитогорск, где она и проработает на комбинате много лет. Знаю, что она приезжала на похороны своей сестры, моей бабушки, но я её, по понятным причинам, не видел. А так свидеться не пришлось.

За столом, тем временем разлили по стопкам кристально чистый деревенский самогон. Выпили за встречу и за знакомство. Потекла неспешная беседа. Пригласил всё семейство Безумновых, как своих родственников, на нашу с Татьяной свадьбу. Сговорились о приобретении у них мяса и всего прочего. Павел хотел было отдать всё задаром, но бабка Ефросинья на него шикнула.

— Ладно, сговоримся по родственному, — он огладил свои пышные усы, кашлянул и розлил ещё по одной, — давайте, мужики, ещё по одной, да перекурим пойдем.

Во дворе расположились на широкой лавочке. Павел с Фёдором затянулись крепчайшим самосадом, от которого, если бы не морозец, точно замертво падали бы мухи. Я не знал как начать разговор, но, видимо это было заметно, потому что Безумнов произнёс.

— Ты, Михаил, ежели чего сказать хочешь, так говори. Чай не чужие люди, хотя вот убей меня, но не могу понять чьих ты будешь. Но раз тёща моя тебя признала, значит так оно и есть. В таких делах она не ошибается.

— Сказать то хочу, Павел Афанасьевич, да вот не знаю, поверишь ли ты мне.

— Ты, для начала, зови меня просто дядя Паша. Ну а поверю, али нет, так как узнашь, ежели ты не скажешь?

— Ну, так тому и быть. Если что, то вот Фёдор подтвердит, что все слова мои правда, — и я рассказал дяде Паше всё, что знал о будущем его семьи.

— Вон оно как, — Безумнов вздохнул, — Мда. А ты, стало быть, как и бабка Ефросинья можешь будущее видеть? Не брешет? — спросил он у Фёдора, на что тот отрицательно покачал головой.

— Не как она. По другому, — не стал я говорить всю правду.

— И ничего нельзя поделать? — с тоской в голосе спросил Павел, — Как господь положил, так и будет?

— Нет, дядя Паша, не будет. Теперь можно всё изменить. Не дай Андрею уехать в Минск. Пусть здесь остаётся с женой. Насчёт остальных не знаю. Тут думать надо. Но и их судьбу изменить можно.

— Стало быть война будет? — Безумнов повернул ко мне лицо.

— Будет, только ты об этом помалкивай, не то живо в паникёры и провокаторы запишут. Если хочешь доброго совета, то к началу лета 1941го года постарайся сделать кое-какие запасы. Соль, спички, мыло, керосин, крупы. Со скотиной думай сам, тут я тебе не советчик. Оставь сколько сможешь прокормить. Война будет долгой и кровавой. Будешь закупаться, сразу по многу в одном месте не бери, иначе подозрения возникнут.

— Поучи меня ещё, — Павел хмыкнул, — Разберёмси, чай не дурные. За совет спасибо. Со скотиной тоже к тому времени решу что делать.

Мы уезжали с подворья Безумновых на тяжело гружёных санях. Кое-где в горку приходилось идти рядом, чтобы лошадь могла осилить подъём. Помимо купленного, как сказал Фёдор, за треть обычной цены, мяса, нам навалили целую гору гостинцев к свадебному столу. Тут и колбасы, и копчёный окорок, и сало солёное и копчёное, домашний сыр, наподобие адыгейского, большущий "кирпич" завёрнутого в чистую тряпицу сливочного масла, ну и, конечно, здоровенная бутыль с крепчайшим и чистейшим самогоном. На мою попытку всучить за всё это деньги, дядя Паша лишь отмахнулся рукой.

— Ежели я с тебя хоть копейку за эти гостинцы возьму, то меня тёща со свету сживёт, а она это может, — хохотнул он, — ты бери и не стесняйся. По родственному всё, по свойски.

Интерлюдия. Дом Безумновых.

— Ну, сказывай, чего тебе Михаил сказал, — Бабка Ефросинья, казалось, едва не подпрыгивала от нетерпения.