Инженеры

— Уже наслышан о Ваших проблемах. Над этим проектом мы уже работаем. Ведем на строительной площадке в Казани геодезические работы. Вы знаете, наш профиль — строительные работы, там мы ловим отклонения пять-десять миллиметров. А что касается работы в цехах завода, то это для нас внове. И с какой точностью нужны вам измерения? Один-два миллиметра? Нужно подумать. Давайте подсчитаем, — он достал электронный калькулятор. — Мы работаем с немецкими тахеометрами, они не столь точны, как японские Nikon, но нас они устраивают, точность измерения — четыре угловые секунды. Каковы габариты Ваших конструкций? В пределах пятнадцати метров? Ну что же, мы укладываемся в один миллиметр. Плюс неточности установки прибора — в общем, мы готовы вести эту работу с заявленной Вами точностью. Но поймите меня правильно, мы же только измерители. Схему измерений для нас разрабатывают проектировщики, и мы следуем ей. Так что Вам на каждую Вашу конструкцию придется разрабатывать схему контроля. Вы это понимаете?

— Да, конечно, понимаю, Виктор Никодимович, поверьте, я всё организую. Но нам нужны постоянно четыре геодезиста. Завод работает в три смены, и в каждой смене нужен геодезист.

— Ну что же, найду я Вам четырех самых лучших. Плюс инженера на две недели, чтобы вместе с Вами отработать всё до мелочей. Договор я вышлю в течение недели. Годится? Только учтите и предупредите Ваше руководство — мы достаточно дорогие специалисты.

11

Сергей вернулся из Москвы в пятницу, и у них со Светланой выдались два светлых летних дня.

— И никаких заводов! — строго заявила Света.

В субботу они отправились за город — загорать и купаться. Правда, без завода не обошлось. Маршрутка шла до проходной завода, а оттуда, от остановки, — наискосок, пешком, по тропинке. Этот августовский, позднего лета, день обещал быть тихим, солнечным, и на Сергея вдруг снизошло ощущение грустной невесомости. В Москве он ожидал встретить жестокое сопротивление и почти не надеялся на удачу. Сергей хорошо знал коридоры и кабинеты чиновников от науки. Барски снисходительное отношение к этим провинциалам. «У Вас, простите, какое научное звание? Ах, инженер. Ну что же, похвально, похвально. И чего же Вы от нас хотите? Принять Ваши пожелания? Ах, простите, требования… ну что же, что же, у нас институт научно-исследовательский, мы откликаемся на запросы заводов. Оставьте Ваше письмо, мы, конечно, проработаем Ваши… хмм… предложения, вышлем Вам договор на проведение изысканий, в скором времени. Нет, наведываться к нам нет необходимости, мы Вам ответим, обязательно ответим». И дело застревает надолго и безнадежно в коридорах науки. Тогда нужно подключать высокое строительное начальство, и начинается длительная борьба, когда приходится зубами выгрызать каждый пункт, каждый параграф, торчать в институте неделями. А у Сергея не было для этого ни времени, ни возможностей. Он уже рассчитывал рискнуть и начать изготовление, не дожидаясь институтских техусловий, по тем требованиям, что они разработали с Кузьминым. Никуда эти московские ученые не денутся, примут задним числом. И вдруг такая удача — встретиться с Белопольским, может быть, последним динозавром из вымирающей советской научной школы. И в «Юстасе» найти такое понимание… Сергей чувствовал себя этаким скалолазом — ползешь, напрягая силы, всё вверх, вверх, обдирая локти, на тебя сверху сыплются камни, больно бьют по голове, нет конца этой круче… и вдруг, неожиданно, подъем оканчивается, и ты на перевале, впереди, внизу — голубая дымка, освещенная солнцем. Там склон обрывается в невесомость, тебе больше не нужно собирать в кулак оставшиеся силы. Ты достиг! Не нужно больше напрягаться, но по инерции еще напряжены мышцы, нужно расслабиться, и наступает состояние душевной невесомости. Но это временная передышка, с началом новой недели на Сергея навалятся новые проблемы, и несть им числа. Но это начнется послезавтра, а пока — блаженная пора полной пустоты в голове.

Тропинка вилась, огибая заборчик зоны отдыха, откуда доносился приглушенный шум людского скопления, слева к тропинке подступали кусты ивы и какая-то необычайно высокая трава, но всё это зеленое великолепие вдруг расступилось, и перед Сергеем и Светой распахнулся простор реки. Северский Донец разливался здесь широкими затонами, и в них отражалось небо, где с упоительной неторопливостью плыли сливочно-белые комья облаков. Звенящая тишина, пронизанная светом и медленным кружением.

Сергею хотелось лежать молча, ни о чем не думая, и только смотреть на стадо овечек-облаков, с деловитостью шествующих навстречу такому же стаду, отраженному в речной глади. Молчала и Света. У нее был редкий среди женщин дар — не сыпать бесконечной шелухой слов, уметь слушать тишину. Не рассказывает муж подробно о своих мужских делах — значит, не пришло время, не уложились эти дела в четкую систему. Придет время и настроение.