Инженеры Сталина: Жизнь между техникой и террором в 1930-е годы

Андрей Андреевич Гайлит (р. 1905) был сыном латышского техника-транспортника. Его отец рано умер, оставив мать с двумя детьми. Правда, эта женщина, дипломированная медсестра, имела меньше проблем с пропитанием детей, чем матери Логинова, Поздняка или Федоровой. Семья переехала в Гатчину под Петербургом, где Гайлит провел безоблачное детство с мальчишескими шалостями, игрой в футбол и чтением книг^{417}.

Отец Александра Сергеевича Яковлева (1906-1989) окончил Александровское коммерческое училище и до 1917 г. работал в нефтяной фирме «Товарищество братьев Нобель» в Москве. Хотя у Яковлева были дорогие игрушки и возможность учиться в одной из лучших частных гимназий Москвы, он уверяет, что семья, состоявшая из пяти человек, жила очень стесненно и страдала от постоянного шума толкучки, находившейся поблизости. Он подчеркивает свою близость к рабочему классу, ссылаясь на прадеда, волжского крепостного, упоминает деда, державшего маленькую свечную лавку у Ильинских ворот в Москве. Тем не менее у него имелись совершенно другие перспективы на будущее, чем, например, у Логинова, Поздняка или Федоровой, об этом говорят хотя бы слова его матери, не сомневавшейся, что ее сын когда-нибудь станет техником^{418}.

Записки Яковлева и Гайлита свидетельствуют, что инженеры усвоили общепринятый стиль жизнеописания. Хотя в основе жанра лежал образ бедного рабочего в качестве героя, его можно было приспособить и для нужд инженеров, обладавших совершенно другой родословной. Решающее значение имели в конечном счете не события и родословные, а лишь их оценка и классификация.

б) Буржуазное детство: без забот и тревог

Совершенно по-иному оценивают царское время инженеры из буржуазных семей, которые относились к большевикам неприязненно или враждебно и с радостью остались бы в дореволюционной эпохе. Они тоже делят свою жизнь на две части, однако при этом за первой, счастливой, следует пора ужаса и смертельной угрозы. Они рисуют чудесное, беззаботное существование при царе, которое с известными ограничениями продолжалось еще и после 1917 г., но самое позднее в 1928 г. резко оборвалось. Данные авторы следуют определенному стереотипу, распространенному уже среди дворянства и буржуазных слоев XIX в., как правило, изображавших детство «золотым веком» в жизни каждого человека^{419}.

Эти инженеры часто были детьми инженеров царского времени, которые, как Бардин или Угримов, продолжали работать при большевиках, поскольку любили свою профессию и технику и полагали, что смогут абстрагироваться от политической ситуации. Стремление сосредоточиться только на своем деле, оставляя за скобками политические события, во многом переняли и дети старой интеллигенции.

Анатолий Павлович Федосеев (р. 1902) — сын одного из таких инженеров, который хоть и отрицательно относился к советской власти, но не мог отказаться от заманчивых предложений работы. «Таким образом, — пишет Федосеев, — по-современному его можно было бы назвать прагматиком»^{420}.

Отец Федосеева принадлежал к числу так называемых практикой и, не имея высшего образования, прошел путь от техника в петербургском Мариинском театре до инженера в отделе зерновых запасов Государственного банка^{421}. Однако по-настоящему интересную и выгодную работу он стал получать только после революции и не отвергал ее. Напротив, в 1920-е гг. он пользовался возможностью переходить с одного предприятия на другое, знакомиться с новыми го родами и производственными мощностями. Политика для него была почти табу. Федосеев сообщает, что в их семье в 1920-е гг. никогда не говорили о текущих событиях, не читали газет, а отец лишь кратко высказался по поводу рева фабричной сирены, возвестившей о смерти Ленина: «Кажется, этот бандит Ленин умер»^{422}.