Инженеры

«Наглая выходка.

Во время обеденного перерыва Мария Олейникова — новый секретарь Дынникова — подошла к курьерше Стешовой с приказом: сходить в ларек и купить завтрак для своего начальника.

Стешова обещалась выполнить это «поручение» только после обеденного перерыва, в течение которого ей предоставлено право отдохнуть и закусить.

«Услужливая» секретарша, желая угодить начальнику, пригрозила привести Стешову на расправу к самому Дынникову. Угроза подействовала; положенный час тов. Стешова простояла у ларька за завтраком для Дынникова, который потом несколько вежливее своего секретаря заявил:

«Если вам некогда, то вы бы так и сказали. Я мог обойтись и без завтрака».

Но это была, скорее всего, скрытая угроза: если, мол, на другой раз ослушаешься, то получишь расчет. Интересный метод поднятия труддисциплины! Как вы находите, товарищи?

Прожектор».

Иван погладил широкий угловатый лоб и уперся бесцветным взглядом в самое переносье Подшибихина.

— О! да вы молодец!.. Что это, действительно, так было или прифантазировано?

— Конечно, правда! — воскликнул гость с наигранным возмущением. — В противном случае не напечатали бы! Тут еще мало… Это же безобразие!.. Взял, понимаете, красивую барышню, а честного человека, который нуждается… Я ночей не спал, — потрафить. Да, да, уволил… и вот, извольте видеть, теперь вдвоем помыкают курьершей.

Он задыхался, захлебывался от обилия слов, глотал концы фраз, привскакивал и садился, а когда Забава вышел на несколько минут за дверь, Подшибихин присел на нары к Мокроусову:

— У меня ведь семь дочерей… А детки — едки… несчастье! Жена больная, а живу в городе… Одной обуви разбил на двести рублей… Нужда считать научит… — И горько морщился, готовый заплакать. — В долги залез… но я отдам… Вы уж выручите меня, пожалуйста… Ведь одного хлеба им не напасешься… Не семья, понимаете ли, а прямо целый курятник!.. Ничего не напасешься!..

И Мокроусов не успел опомниться, как у него вымотали десять рублей. Согнув туловище, лез в землянку Иван. Повернувшись к нему спиной, Макар мгновенно сунул в карман деньги, и опять тараторил:

— Вот теперь и боюсь: Дынников подумает на меня, а я ведь тут ни при чем. Прямо не знаю, что предпринять… Разве сходить к редактору, чтобы меры принял, если тот негодяй станет подкапываться… а? Гайтсман такой, понимаете, культурный человек… вот большевик настоящий!.. так хорошо меня принял, похвалил за стиль… а, правда, у меня хороший язык? Чистый, а? — и таращил глаза на обоих. — Это ведь самокритика?.. верно?..

— Да, отличный слог, — похвалил Забава.

— Нет, я не про эти… Это не я писал… Я сочинил другое… Могу почитать, — хотите? — Он сунул руку в портфель, подержал там, но черновиков своих не показал. — Папаша у меня… талантливый был человек! В газетах участвовал… был интересный, специальный такой отдел «Гнусные насилия», — так он лет восемь его вел… Вырезки я сохраняю.

Иван Забава посоветовал ему тоже устроиться в газету.

— Что пропадать таланту?.. Смею уверить, дар у вас есть… Гайтсман любит, чтобы ему поклонились… выплачьте у него место, и тогда у вас будет сила: любого ударить сможете, а вас — не посмеют…

— Ну? — уцепился Макар, но и радость его была какая-то фальшивая. Похоже, где-то нашел уже себе работку, на пока не сказывал. Не в привычке было у него раскрывать свои планы.

Оказалось, что даже Иван Забава ошибся в нем:

— Я так и сделаю… предлагают в разных местах, да не очень выгодно… а это — идея!.. в газету писать… Я добьюсь… Я сперва себя унижу, а потом попрошу… Откажет — еще приду. Иным приятно пожалеть человека. Верно?.. Вы замечали это?..

— Да-да, замечал.

Мокроусов с пристальным тяжелым вниманием приглядывался к этому редкостному человеку и дивился на себя, что, несмотря на свою опытность, сейчас только начал распознавать его.

И не сдержался, спросил Подшибихина:

— А как это с совестью у тебя сообразуется?

— Когда как, понимаете… Ничего не поделаешь: семья… дочери… жена…

— Да, — вздохнул Забава участливо. — Трех взрослых дочерей содержать — надо умеючи… Не у каждого смекалки да изворотливости хватит… и выдержки тоже… Тут большая школа нужна.

Слышно было впотьмах, как засопел Мокроусов, почувствовав себя одураченным.