— Ну-у?! Я все собираюсь сходить, да некогда. Бегом живу, прямо голова кругом, каждый вечер — занятия; мне ведь нагонять приходится. Такое трудное задают — беда!.. А завтра собрание… Ну, я как-нибудь между обедом и собранием вклинюсь…
Она шагала размашисто, поводя локтем, из-под зеленого платка выбивались черные густые волосы, лицо было озабоченное, но на щеках разлился румяный загар. На ней было новое платье — синее, с белым горошком, короткое осеннее пальто и городские туфли с новыми галошами.
Володька смотрел на нее с тайным недружелюбием: так велика была разница между этой здоровой Настькой и слабенькой, выпитой Галей, томившейся в больнице!.. Будь она здоровой, теперь бы тоже бежала с ним на курсы… потом — в кино.
Он уже представлял, как постепенно гаснут лампы в затихшем зале; в белом берете она сидит рядом, жмется к его плечу, шепчет что-то, и он чувствует, как Галины губы касаются его уха…
И он с упреком сказал Насте:
— Если бы захотела — нашла бы время сходить… она одна там… ей скучно… У Сережки тоже делов не меньше, а бывает… находит время…
Настя замолкла и отвернулась, чтоб он не видел, как больно стало ей. О двух посещениях она знала, о других оповестили ее досужие языки девушек; забегая вперед, девки уже шептались о Сережкиной измене, и как ни крепилась Настя, прогоняя от себя навязчивые, точно ядом отравленные мысли, как ни боролась с ними, — они овладели ею…
Она уже по-своему объяснила себе, почему у Сережки занят каждый вечер, почему он мало находит времени для Насти, а когда сойдутся, он торопится уйти…
А Сенцов, не подозревая ничего, еще больше растравлял ее рану, спрашивая:
— Когда с ним поженитесь?.. Тянется у вас давно, а ясности нету.
— Тебе, что ли, не ясно?.. Так тебе и знать не надо.
— А почему не спросить… В жизни у вас все гладко, остается одно — семья… Я слышал: будто вас не зарегистрировали?..
— Пусти уши в люди — всего наслушаешься… Были мы в загсе действительно, а там очередь человек шесть, а ждать некогда — на котлован надо было идти… Вот и все.
— Э-э-э! — протянул Володька, будто сожалея и дивясь. — На какие-то минуты тебя променял… Ты пронюхай сторонкой, почему он откладывает. Проверь… Тебе по женскому-то положению и ждать-то, наверно, нельзя…
— Вот что, Владимир, — враждебно обернулась она, готовая ударить наотмашь, — замолчи. В чужие дела не суйся: у тебя своих много. А ты дальше носа своего не видишь… Ты ведь дурак, ничего ты не понимаешь, — остановилась она и вдруг заплакала: — Ты спроси, спроси Галку-то: зачем он к ней ходит?..
— Кто он? — смешался Сенцов, тараща глаза и начиная понемногу прозревать.
— Мне перед тобой… таиться нечего: ты, как и я, тоже человек обойденный… Оба мы с тобой одно горе пьем… Обманывают они нас с тобой.
— Это Галка-то?..
— Да!.. с Сережкой… кто же еще… Мне всю душу вымотали. Уж только креплюсь, никому виду не подаю… Ведь он к ней с первого же дня повадился… по целому часу сидит. До сей поры ходит. Неужто сам-то не видишь?..
— Вижу… а что?.. — из последних сил защищался Володька, желая сказать, что в отношениях к нему Галки почти никакой перемены нет, — Галка… она — ничего.
— Ну да, ничего… кабы некрасивая была да глупая — он не ходил бы, — по-своему повернула Настя смысл Володькиных слов. — Он жалеет ее.
— А что говорит-то он?
— Ничего не говорит… Молчит. Там наговорится досыта, так уж со мной интересу нет… А ей обмануть тебя еще проще: ты простой, вислоухий.
Теперь Володьке стало все ясно. Злоумышленная расторопность недруга, каким стал для него Сережка Бисеров, приобрела совсем иное значение, чем думал он раньше, и горькое чувство ревности зажглось и зачадило в нем… Конечно, Галка пока не решается сказать ему прямо, а вот выздоровеет, выйдет из больницы и тогда Сережка или даже сама она скажет, чтобы Володька не вязался к ней больше…
Оба чувствуя себя обманутыми, они молча прошли мимо деревянного барака с большими окнами, слышали, как там прозвенел звонок, и только дойдя до пустыря, где лежали груды нетесаных бревен и белого кирпича, повернули обратно.
— Ты ничего не говори ей, — сказала Настя. — Помолчим пока… В таком деле торопиться не следует… и Сергею виду не показывай… А то не вышло бы хуже…
Володька до того был подавлен всем этим, растерян и мрачен, что сам ничего не мог придумать лучшего и с Настей согласился вполне.
ГЛАВА VI
Месть Макара Подшибихина
Макар Макарыч вбежал в землянку, прижимая локтем истертый, отощавший портфелишко. Бритая голова его, похожая на глобус, блестела от пота… Прогнанный с должности, он и теперь не расставался со своей кожаной сумкой, — так, наверно, и в гроб с ней ляжет!..
Забава встретил гостя приветливо:
— А-а!.. низложенный секретарь!.. Ну рассказывай, как дела?
Тот сперва вытер платочком потный лоб и виски, огляделся и, не сразу узнав Мокроусова, предположил, что это посторонний.