В судьбе каждого человека есть кто-то или что-то, определяющее выбор жизненного пути. Для меня знаковой фигурой стал мой брат Михаил. Он всегда был и остается для меня образцом не только потому, что он старше меня на семь лет. Михаил всегда выделялся на фоне своих сверстников. Серьезно увлекался точными науками, побеждал на олимпиадах. Поэтому, когда я пришел в ту же самую школу, меня воспринимали не иначе как «брата Локшина». И я по определению должен был преуспеть в точных науках.
После школы Михаил поступил в Московский институт электронной техники. Таким образом, мой путь был предопределен: я тоже должен был выучиться на физика. Оставалось выбрать институт. Мне в то время Ленинград нравился больше Москвы, город на Неве был овеян какой-то особой романтикой. Я нашел в Ленинградском политехническом институте физико-механический факультет, который как раз удовлетворял моим требованиям. Во-первых, это была физика, причем очень интересное направление — теплофизика, а во-вторых, экзамены начинались на месяц раньше, чем в обычных вузах. Это давало возможность в случае неудачи попытаться поступить еще и в «обычный» институт.
Экзамены я сдал и стал учиться в Ленинградском политехе, хотя физик во мне всегда соперничал с лириком. Параллельно с обучением играл в вокально-инструментальных ансамблях. Это «раздвоение» у меня осталось до сих пор. Но тем не менее главное внимание в жизни было отдано точным наукам. Это стало магистральным направлением. Правда, пару раз я все-таки стоял на распутье и подумывал, а не поменять ли это самое магистральное направление. Первый раз еще в институте, а второй — когда уже работал на Смоленской АЭС.
В реестре вузовских специальностей тех лет теплофизика шла под номером 309, а под номером 310 — электрические станции. И меня по сей день терзают смутные сомнения: а может быть, энергетиком я стал по ошибке? И в кадрах просто что-то напутали? Впрочем, в то время массово сооружались атомные станции, не хватало профильных специалистов, и всех, кто получал диплом, хоть как-то связанный с атомной энергетикой, направляли туда. Тогда было принудительно-добровольное распределение. Диплом у меня был не красный, хоть и с высоким средним баллом, и из списка предприятий, который нам был предложен, я выбирал третьим или четвертым.
Мои родители тогда жили под Киевом, и меня привлек вариант работы на Чернобыльской АЭС. Недалеко от родителей, живописная природа, хорошая зарплата. В общем, не задумываясь, выбрал ЧАЭС, но, когда туда приехал (а, замечу, на последнем курсе я женился), понял, что не очень-то и нужен на Чернобыльской станции. Потому как меня даже не на саму АЭС направили, а в филиал проектного института (группа рабочего проектирования) и предложили минимальную зарплату. Обиделся, пришел перераспределяться. Мне сказали: «Перераспределиться можно, но только уже в границах ВПО “Союзатомэнерго”». Предложили работу на Смоленской АЭС, где и зарплата была выше на 10 рублей, и комнату давали, а в перспективе обещали отдельную квартиру. Когда после 1986 года я встречался со своими институтскими друзьями-товарищами, многие удивлялись, что жив. Потому как прошел слух, что я погиб во время взрыва на Чернобыльской станции. Многие просто не знали, что я сразу перераспределился.
Как уже было сказано, я подозревал, что из физиков в энергетики попал случайно. И уж совсем не думал не гадал, что мне придется стать еще и строителем. Но на смоленской земле стал им, можно сказать, с первых дней. Подъезжая к площадке, можно было увидеть огромный плакат с лозунгом: «Живешь на Смоленщине — будь строителем!» И действительно, чем бы ты ни занимался на САЭС, не почувствовать себя строителем было невозможно. И лучше всего это ощущали ноги, обутые в резиновые сапоги. Дело в том, что в этом регионе очень хорошая глина и, если шел дождь, уровень грязи мог подняться до колена. Сапоги — это первое и самое главное, что нужно было приобретать тем, кто поступал туда на работу.