Иоанн Грозный (СИ)

         Все съежились, желали раствориться в земле, уйти в стены, помимо воли участвуя в бредовом сне Иоанна. Бельские подсобили  вытащили ученого из могилы.

         Бомелий оставлял дальнейшее без комментариев. Годунов, не зная, куда поведет мысль Иоанна, гадал, не обратится ли он к другим двум женам, похороненным здесь же. Но Бельские с подсобными уже сдвигали могильную плиту матери Иоанна – Елены Глинской. Она пролежала долее. Когда тело ее вытащили и уложили на полог, Иоанн с перекошенным лицом подошел к нестерпимо смердящему трупу, хотел взять за кисть. От прикосновения рука отвалилась. Страшный невразумительный вопль смертельно раненого животного сотряс церковные стены. Царь задыхался, хватался за горло. Обильные вздохи гнали ему в легкие новые порции отравленного разложением воздуха. Иоанн качался от дурноты. Присутствующие имели закаленные нервы. Богдан Бельский, ближайший родственник  и сменщик Малюты, лично пытал, подвешивал на дыбу, четвертовал, выдергивал пальцы, Годунов сам подвергался пыткам по делу опричного заговора, но оба не знали, куда глядеть. Происходящее зашкалило придворный обиход. Все же они претерпевали, свыкались и уже не думали о празднике, гремевшем за стенами.

         Иоанн заставил сына снова опуститься на колени и просить прощения уже и у бабки. Чем виноват перед ней Иван не знал совершенно, только он послушно шептал: «Прости! Прости!», наклонился к трупу мимо желто-коричневой расползшейся, вылезшей из рукава руки некогда всевластной опекунши второго Грозного, первым это прозвище носил неуступчивый дед.

         Иоанн недовольным взором купал долговязую фигуру наследника, пристрастно выискивал признаки неподчинения. Внутри Ивана кипело, он держался, не поднимал глаз на отца.

         Иоанн потребовал от Бомелия «не скрываться». Тот холодно отвечал, что не думал того делать. .

- Проверяй мать! – потребовал Иоанн. Бомелий, встав на колени около Ивана, острым прямым ножом рассек пелену, парчовое платье, взялся резать желтую, вздутую, обезображенную гнилостным отеком кожу в углу под грудиной. Запустив в чрево ладонь в рукавице, голландец вытащил черный желудок, распадавшийся меж его пальцами, валившийся в пыль пола. Часть желудка упало на яму щеки у разинутого с серыми зубами рта. Бомелий подцепил телесный кусок  щипцами, бросил в колбу. Руки его не дрожали. Все же он допустил неверное движение. Кислота пролилась на парчу, прикрывавшую грудь покойной.

- Что ты делаешь?! – возопил царь,  будто кислота способна была принести страдание трупу. Кислота зашипела, разъела ткань и добралась до серого плоского остатка соска, вскормившего государя. Тело расступалось. Царь видел страшное действие едкой жидкости, то  побеждала сама бездушная смерть.

         В колбе забурлила реакция. Бомелий показал белый осадок, возникший по рассеянию сеявшегося из колбы дыма.

- Ртуть, - заключил Бомелий.

- И та отравлена! – царь накинулся на врача: - Не твои ли ученые их погубили? Иноземцы! Жиды!! У нас на Руси нема кислот этаких!

- Отчего же? - сдержанно отвечал Бомелий. – Способны  травить и московиты.  Сулема, хлорид ртути, приготовить несложно. Сульфид ртути делается толчением в ступке серы с ртутью. Киноварь, красное соединение ртути, издавна применяется в вашем государстве художниками, пишущими иконы.

- Монахи убили?! Не так! Не добры ли были покойницы к церквам? Не дарили ли помногу? Врешь, сукин кот!

         Царь прилип взглядом к дыре в теле матери, которую расплавила серная кислота. Тяжела неподъемная неодолимая безглавая косная сила торжествовала. Он  был мальчуганом, бившемся о нее головой. Не пробить, лоб расшибить.

         Вошел запыхавшийся багровый, принявший стопку для храбрости Географус. Царь родственно скосился на вошедшего, рыча на Василия Шуйского:

- Три опричнины на вас, подлецы!!

         Иоанн отвернулся от картины смерти, как отворачивается капризный ребенок от наскучившей  игрушки. Не говоря, что делать с трупами, широким кряхтящим поскрипывающим шагом пошел в пылавшую дневным светом амбразуру двери. Священник летел за ним. Дьяк и дьячок семенили, путаясь в подолах. На пороге царь резко повернулся, дабы перекреститься на лик Христа над белой аркою. Святители едва не натолкнулись на государя. Со свистом затормозили и, едва ли не до земли склонившись, замолились усердно длинным уставом. Годунов и Шуйский пошептали в меру, Иван – продолжительно, с выбеленными пылью коленами.

         Годунов шел неровно. Его разрывало между царем, ушедшим вперед, и отставшим наследником. Шуйский выгадывал, держаться ли ему Годунова или Ивана, чьим дружкой он стал не без Бориса, но стремился перерасти влияние протеже. Годунов оставался при царе, Шуйский с его подачи работал на перспективу. Василий хваткий, близорукий глазами и умом, подогнал длительность молитвы под Иванову. Замечая его недовольство отцом, не к месту глупой хитростью попросил содействия в женитьбе на Марии Нагой, о том мечтал, как младший брат перехватил Екатерину Скуратову-Бельскую.  Иван, искавший на ком сорвать злобу за отцову вычуру, прошипел, чтобы Василий обращался к царю, дозволявшему и запрещавшему браки высшей знати.