Иоанн Грозный (СИ)

         Услышав, что Ефросинья замужем, младший из Шуйских смешливый и избалованный Пуговка шепнул братьям: надо вернуть супругу Матвею, пусть разбирается по-свойски, и тут же получил от Дмитрия хлесткий подзатыльник, чуть не сорвавший с отрока кичку. Общее мнение витало в воздухе: при мерно наказать виновную.  Кроме Годунова и еще некоторых, никто не угадывал, чего у царя на уме, вот и обсуждали, сердились.

         Переломив слабость, в последние дни наваливавшуюся на него, царь встал, провозглашая:

- Сия наивеличайшая грешница будет моей женою. Вашей – царицей.

         Ропот возник и оборвался. Знать почуяла себя мерином-тяжеловозом, коему безжалостный хозяин натянул зауздок до раскровени рта. Иоанн же бесконечно говорил, захлебываясь в перечислении собственных ужасных вин. Указывал боярам на повод: отравление матери и  трех жен.

- Все не по-вашему! Все не так хотите! – верещал его тенорок.

         Царь вещал два  откапанных клепсидрой часа. Успели сникнуть боярские плечи. Знать сидела, тупо глядя перед собой. Бежавший шепот казался ветром. Иоанн крутил глазами, выискивал ответственного. Непроницаемое выражение лиц таило  отношение. Царевич Иван вертелся, нетерпеливо ожидая, когда отец кончит всегдашнее. Пол развертывался под Ефросиньей, она прозревала: надолго живой ее не отпустят. Матвей ждал окончания пытки, задевавшей его самолюбие: скорей бы конец и напиться до чертиков. Яков мечтал снова уехать к казакам в Сибирь, лишь бы ничего не видеть, не слышать. Многоголовый выводок дворян Грязных, разбившийся по углам, выгадывал, что удастся поиметь, ежели царицей станет отставная жена Матвея – царь требовал от митрополита для своей женитьбы разлучить Ефросинью с мужем по измене.  Иоанн уши освященному собору прожужжал: по грехам иной супружницы он недостоин. Опять шло: именно чужая жена при живом муже, блудница непотребная, явно имевшая дитя, неведомо от кого рожденное и куда девавшееся, прибитое ли, придушенное, брошенное, дабы не мешать течению порока, должна сделаться последней супругой московского царя. «Не бывать!» - вопияло в сердцах клира и знати. Такая царица – унижение всем.

         Трубы пропели  пир. Гости прошли в соседнюю палату, там вдоль стояли накрытые белыми скатертями столы. Как всегда, посередине на поставце горкой сияла золотая и серебряная посуда, отдельно – четыре кубка для царя, обоих царевичей и нареченной царицы. Гусляры заиграли трогательные песни. Царь склонился, слушая. Привели ранее отсутствовавшего Феодора, красиво, ярко наряженного в голубую с красным камилавку. Феодор пытался выдавить  улыбку на беспрерывно менявшемся лице. Годунов привычно вытирал ему слюнявый рот, вытаскивал пальцы изо рта, когда тот «незаметно» пытался отгрызать заусеницы. Легким облачком заглянула в пиршественный зал Ирина Годунова. Мария Нагая, приведенная на всякий случай отцом, отодвинула Ирину плечом, любопытно оценивая обстановку. Ирина поглядела на злую девку смиренным  фамильным взглядом, не лишенным  страдания, и пошла на женскую половину, заполненную лишь дворцовыми девками после царского развода с Василисой Мелентьевой. Ирина знала: брат пробьет ее в подружки новой суженой, кто бы она ни была. Борис не лез в государственные дела, особенно – внешние, занимался исключительно внутренней жизнью царского семейства, и здесь не знал равных. Сейчас  кравчим он разносил вино, пробовал государево: не отравлено ли.

         Внесли лебедей, тетерев, огромных белых волжских рыбин, кабана в яблоках. Царь  желал угощением задобрить бояр, небоярских сановников и духовенство. Сам сидел мрачный. Выпивал мало, в отличие от наливавшегося жизнелюбца Ивана. Бояре ждали. когда царевич разблагодушничается, чтобы подойти с просьбами. Через дружку Василия Шуйского Ивану околицей внушали, де он лучше стареющего отца понимает, чего стране нужно. Нужно – это как бояре хотят. С Иоанном-то невозможно было договариваться.