Иоанн Грозный (СИ)

         Гнали лошадей, будто от погони уходя, так до Дмитрова. Там пересели на ладьи. Водным путем двинули на Белоозеро.

         В покоях игумена Кирилло-Белозерского монастыря дворяне, отроки боярские дворовые, выставили сундуки с царевым богатством. Из-под откинутых крышек тускло выглядывало золото, серебро, мерцали камни. Утаенное от моголов, награбленное у своих, когда по ярлыкам собирали более надобного, знаменитый ларец Пруса, шапку Мономаха, скипетр, державу, парчовые охабени, горностаевые и соболиные шубы царским мановением укладывали к ногам святителя. Иоанн валялся  в ногах, сыпал камеи и злато, молил взять в обитель простым иноком: «Изгнан Есмь от бояр, самовольства их ради от своего достояния и скитаюсь по странам!»

         Игумен поднял Иоанна, сказал уйти лишним. Они не уходили, ибо слушались не черноризца, но валявшегося, рыдающего правителя. Иоанн зыркнул красным суровым взглядом. Дворяне, гремя саблями, потолклись к выходу. Игумен проникновенно слышал исповедь кающегося. Грехами его полнилась земля. То был нескончаемый занудный пересказ давно знаемого. Игумен ублажался , что ему плачется всесильный. Мало ли подобные плакались  во  времена ветхозаветные. Одно, поступали по-своему, возвращаясь на круги, где бежали жернова трудов, не выкидывались из раз и навсегда проложенных полозьев. Без хитрости старец говорил с царем. Отирал  слезы платом. Не вернешь погубленных. Покаяние же твое услышано. Пять тысяч  убиенных – велика кровь! Страшна кара: в послеземной жизни держать  ответ. И прежде милосердного Господа окружат Иоанна трупы и вопиют: почто взял на рамена право сократить наши дни, когда естество позволяло еще жить да плодиться? На том свете станут ли подле тебя рынды и опричники, защитят ли телесами дворяне с боярскими отроками, особой охраною? Сие сомнительно, не ведает никто тайны. Священное Писание и Соборы открывают: перед Христом все равны. На том свете не станут охранять тебя присные, не будет им на Небе земной выгоды. Ужас-страшилище! Какая беда ожидает! Господь-то простит, а те , прошлые миряне, сподобятся?! Нет, не изгонят из памяти. Ни Владимир Андреевич, ни затравленный псами Андрей  Шуйский, ни замученный пытками герой Молоди князь Воротынский, здесь в обители под камнем истлевающий. На колы посаженные, обезглавленные, заживо сожженные, четвертованные, колесованные… Возвращаться в Москву, исправить, что можно! А не все ли он и исправил? Выкупить на положенные к ногам святителя богатства своих пленных в Ливонии с чем, виня их, он медлил. Воеводу Шереметьева,  иных.

         Царь рылся  в добрых глазах старца. Лицо  было светлое, лапки морщин на висках – свидетельство возраста, не порока. Иоанн знал: как не хитри, зло наложит отпечаток на зеркало души. Тут же – чисто. Как можно жить, не греша? А игумен, видно, жил. И московская изворотливость сосала исподволь. Все не просто, баш на баш. Всегда твердый ответ, но лишь по видимости. Врать, в глаза глядя, не так ли и издревле шло? Не лукавством Невский спас от Орды Русь.  Царь сорвался на привычное и уже обещал игумену произвесть митрополитом после угасания Антония.

         Но жуткие слова незаинтересованного суждения были впереди. Ежели запрется царь на остаток дней в монастыре, уверен он в собственном сыне, коий заступит на троне? Молния пронеслась в веждах Иоанна. Ой, не уверен он в сыне. И хотя сын ни чем значительным не выдал неповиновения, само его существование неминуемо противопоставляло его отцу. Он был не зло, но всегдашняя возможность зла. Молодость, неминуемо отрицающая старость. И Иоанн вспоминал братьев, племянников, дядьев и отцов, конченных в Орде, Риме, Византии, Крыму, прямой казнью, присланным шелковым шнурком, ядом. Не мертвила ли родня Бориса и Глеба? Не ослепляла Василька или царя Василия?  Не сбирался ли отец законов Мудрый Ярослав идти войной на склоненного годами своего отца Владимира Святого ради прибыли, умыкая дань новгородскую? Чего далеко ходить: не он ли порешил Владимира Андреевича по навету, не имея твердых доказательств, вспоминая, как медлил тот присягать покойному младенцу Димитрию? Был бы жив Димитрий, он бы заново верность  тронных льстецов проверил! Всю Думу протащил бы чрез повторный оселок! Смерти моей хотят и добьются. Дни сокращают, дабы я недругам в аде предстал. Нет, не верил царь Ивану, коли воцарится он  при живом отце в монастыре заключившемся. Поставят в счет Иоанну чего и не было. За ту же казну, в обитель отданную, на ответ потащат. Бог учит смирению, смирится и он. В Московии надо править до конца, до последней минуты, дабы умереть, не увидев неизбежного оплевания.

         Иоанн оставил значительный вклад монастырю, однако, более скромный, нежели отдавать всю  казну,  которую он отождествлял личной собственностью. В том числе преподнес игумену большую зеленого камня китайскую вазу с крышкою. Передарил императором даренное. Предлагал освятить сию вазу, использовать на церковной службе мироносицею.