Накануне в доме Ивана Андреевича состоялось собрание Шуйских. Сановник Федор Федорович Нагой ходатайствовал перед знатным родом о поддержке в царские невесты своей пятилетней дочери Марии. Нагой выдавал корня своего Евдокию за царского брата Владимира Андреевича. По казни ее с мужем мечтал прокрасться к царю в опочивальню с совсем крошечной дочерью. Федор Федорович Нагой на дух не выносил услужливого Годунова. Там где другие снисходительствовали или были равнодушны, Федор Федорович усматривал корыстный Борисов умысел. Не верил он в чистоту намерений бойкого татарчонка. Не от избытка любви к государю Годунов в подборе невест усердствует, знамо, собственную выгоду ищет. Только какую, ограничивал себя в мыслях Нагой. Неужели в окольничьи лезет? В силу незнатности, все познается в сравнении, Годунов на большее не мог претендовать. Нагой положил с дочерью обойти любые рогатки Годунова.
Уже знали, что Борис ввел в число отборных двадцати четырех красавиц свою сестру Ирину Годунову и родственницу Евдокию Богдановну Сабурову и усиленно подкладывает царю обоих. Будто бы, когда царю на окончательное решение невест представят, всем будет запрещено румяниться и белиться, а Сабуровой дозволят, чтобы она преимущество имела, заемную красоту выдала за природную. Ей же и нарядов принесут попригляднее. Не скрыто было, кто стоит и за Марфой Собакиной. Малюта ухватился за дальнюю родню. Благодарил Бога пославшего ее ко двору из небытия. Победит она, выше поднимется Малюта, с ним – все Бельские.
Всеми фибрами души бояре разумели жизненность вопроса, кого изберет царь в царицы. На себе испытали, как тихой сапой покойная Анастасия цареву шею поворачивала. Сколько он денег и земель по ее просьбам тогда монастырям роздал! Что и говорить, ночная кукушка дневную перекукует. Падение Сильвестра и Адашева не Анастасьино ли дело? Низверг их царь после ее кончины, всем же ведомо, как не любила она сих умников. Через послушную царицу сподручно продвигать по службе родных да близких, двигаться самим в наместничества, жить в покое и благоденствии..
Ухватив настроение, Федор Нагой твердо обещал: поддержите дочь в царицы, в долгу не останетесь. Исполнит, что попросят. И красива Маша, и умна, и покладиста, верным боярским флюгером станет. Бояре сомневались: меж ними и неразумной Машей всегда будет папаша. Что случится с
Иван Андреевич налетел на сына: « Ты, такой – сякой, день и ночь с Годуновым ходишь! Я бы с ним, беспородным, на одну лавку не сел. Ты – Мономахова роду, а он кто?! Уговори Борьку на первое место выдвинуть Марию Нагую!»
Василий краснел, бледнел. В мыслях не укладывалось, как тут подойти к Годунову. Не раз обсуждали царский невест с кривою тайною шуткою. Напрямки сказать про Нагую, Борис посмеется, сразу разглядит, откуда ноги растут, открыто, кто сзади стоит. Уже уяснил Бориса, лобовые атаки на него бессмысленны. Всегда делает лишь то, что собственным изобретением полагает.
Иная загвоздка: больно мала возрастом Мария. Хоть отец и уверял, что не по годам развитая девочка давно месячинами начала простыни пачкать, от пяти лет не уйдешь. Ясно, как Божий день, свеж царский гнев на Нагих по казни спевшейся с царевым братом невестки. За детство опалы кладет, у тут год минул.
Сидели бояре, терли лбы, оглаживали бороды, поводили белыми атласными шапками, снизу доверху застегнутыми из дорогих каменьев пуговицами. Своих дочерей полны палаты, а одно: как бы ни хороша была невеста, не возьмет царь в жены ее с родовым именем Шуйская, Мстиславская, Голицына, Оболенская, Лобанова-Ростовская. Исполнился государь отвращения к древним семействам за униженья прошлого, не верит основательности настоящего, не скрыты от него последствия выбора: немедля двор наполнится осчастливленным выпуском, чья сучка в дамки прошла. Главнейшие сладчайшие должности займут. И царь не откажет. Издревле повелось: жениной родне за дочь ласковую - доверие.
Держал перед боярами за руку Федор Федорович дочку. Старалась не вертеться та, нежный ангел, в синем бархатном платье с белыми крылышками, с гранеными камнями в простоволосой голове – последний писк детской иноземной моды. От той иноземщины, предпочитаемой государем, еще более бояр выворачивало. Умрут, свое семя подобно не оденут.