Иоанн Грозный (СИ)

         Ефросинья с родителями сидела на корме, Марфа – на носу. Обе вглядывались в пологие лесистые берега, пытались угадать судьбу. Часто преклоняли колена, молились, вручая себя в длани Господа. Ни одна девица пока не одолевалась острым соперничеством, обе ждали, что выйдет. Держались друг перед другом достойно, смиренно. Покорность покорности рознь. Честолюбивая Ефросинья, симпатизировавшая Якову и готовая подчиниться родителям ради Матвея Грязного, проигрывала в голове варианты, впрочем, весьма туманные. Спроси, о чем думала, не поведала бы. Тоска снедала сердце. Обесчещенная Матвеем Марфа бунтовала. Все у дев было внутри, ничего снаружи. Хлопал в вышине парус, киль разрезал воду, кричали по-над гладкими волнами серые лебеди, а душа тлела.

         Ананьины и Собакины остановились в гостинице Китай-города. Тут  жили девицы других семейств, как плывшие с ними. так и прибывшие ранее. Гостиницей были длинные хоромы, в два наряда, то есть уровня; одномерные бревенчатые срубы, поставленные друг на друга и обмазанные известкой. Доски стен и сами бревна разошлись, что позволяло наблюдать за соседями, слышать громкие разговоры. Восторги надежд сменялись ревом отсмотренных и отставленных. Грозили и молились, искали, кому дать денег, шептались, что царь неизбежно выберет ту невесту, кандидатуру которой поддержит влиятельный Малюта-Скуратов-Бельский . Думали, как найти подход к влиятельному «любимцу».  Марфа надеялась на дальнее сродство с Малютою. Чтобы найти подход к влиятельному Малюте, склонялся в пользу Марфы и Годунов.

         Случилось,  покои Ананьиных и Собакиных оказались рядом, и когда Василий Григорьевич со старшими Матвеиными дядьями пожаловал к Ефросинье и ее родителям на повторный сговор, сидевшая на лавке в соседних покоях за стеной Марфа могла, поднатужившись, разобрать или разгадать почти каждое слово.

         Поклонившись привезенным с Новгорода семейным иконам, обнявшись и облобызавшись с хозяевами Василий Григорьевич и дядья  повели беседу, что жизнь есть жизнь, против государя они с Матвеем не идут, но ежели  царь отклонит Ефросинью, предложение  отдать дочь Ананьиных за Матвея остается в силе. В хорошем деле надо поспешать, заручившись тылом.

         Оставшийся за дверьми Матвей, суетился, беспрестанно приоткрывал дверь, заглядывал, жадным взором пожирал Ефросинью,  притулившуюся с пяльцами обок печи, отвернувшись по тесноте гостиницы к окну. Матвей видел часть ее повернутой шеи, пушок на заалевшей  в смущеньи щеке, посеребренный лучом  запутавшегося в нежных волосках солнышка, наяву грезил, когда станет обладать красавицей. Выполнив наказ Годунова, поставив царю двух девиц, Матвей страстно молил об отставке Ефросиньи.

         В отражении натянутого на окно бычьего пузыря Ефросинья видела Матвея. Она примеряла его мужем. Сильный, крепкий,  тяжеловесный. Потомство от такого будет здоровым. Богатство и смирный нрав позволят жить с Матвеем, как за каменной стеной. Но куда милее Яша, худой, да гибкий, сдержанный, с потаенным огнем из глаз. Яше она станет больше ровней, а при Матвее в крепком подчинении жить. О царе Ефросинья вовсе не думала: в Божьей руце удача.

         Обычаем нельзя сразу, Ананьины и Грязные подтвердили бывшее соглашение.  Ефросиньин папаша Степан Ананьин, потирая руки возгласил: «Денежки на стол, девушку за стол!» Распорядился домашним нести на стол холодные пироги и брагу, вспрыснуть уговор. Служке же бежать за подьячим, готовить свадебную рядную запись. Вот старшая дочь на случай, когда царь  отставит,  счастье сомнительное, и обеспечена. Неудача нам в придачу. Матвея позвали из коридора. Он получил ободренье и от родителей невесты, и от своей родни. Сидевшая за стеной Марфа плохо разглядела Матвея, но голос показался до обиды знакомым. Марфа нашла щель поболее и враз узнала насильника. Сухой ком сжал горло,  глаза вспухли слезами. Обесчестивший ее мужчина, ничуть не сумняшася, взялся жениться! Кланяется, куда до меня!, красавице - супротивнице за царское внимание.

         В проходе затопали. После стука и приглашения дверь к Ананьиным раскрылась. На пороге в высоких шапках и бархатных кафтанах явились Годунов с Василием Шуйским. Оба красивы молодостью, с кривыми дорогими сабельными ножнами на боку. Годунов зашел посмотреть, кого ему подогнал Матвей, дабы не упасть в грязь перед государем.

- Сидите! Сидите! – сказал Годунов встававшим из-за накрытого стола и кланявшимся ему.

         Отец заставил Ефросинью повернуться. Она стояла в сарафане и кокошнике, с легкой шубой на плечах. Годунов с улыбкой разглядывал ее с головы до ног, как сговариваемую лошадь, казалось, оставался довольным. Шуйский скупо повторял  жесты Бориса, что было бы смешно, не будь эти люди  влиятельны. Годунов и Шуйский наклонили головы, избегая притолоки, и пошли к Собакиным.