Иоанн Павел II. Поляк на Святом престоле

Своим взлетом публицист был обязан, главным образом, книге «Родословные ослушников», которая произвела сенсацию в 1971 году, изменив образ мыслей не одного польского диссидента. Под видом исторического исследования о некоторых идейных течениях на польских землях во второй половине XIX века Цивиньский сумел показать точки соприкосновения католиков и атеистов в борьбе за свободу и независимость. Ни для кого не являлось секретом, что костел мнил себя оплотом истинного патриотизма, поруганного коммунистами. Но всякий ли патриот обязан соответствовать штампу «поляк-католик»? Такой вопрос расценивался духовенством как ересь. Цивиньский взялся пересмотреть это мнение. На примере судеб нескольких деятелей освободительного движения он показал, что католики и левые отнюдь не обречены на взаимное непонимание. Более того, во всеоружии теологии Цивиньский обосновал тезис, что этика бунта содержится в постулатах религии, хотя и проявляется обычно вне связи с верой, поскольку бунт общественный часто ведет к бунту метафизическому, и это вынуждает христианскую философию не заострять внимание на противоречиях. Именно это видимое неприятие церковью радикальных мер и породило противостояние «прогрессивной» интеллигенции и «консервативного» епископата, характеризовавшее польское общество второй половины XIX — начала XX века, где гуманизм непокорных постепенно оформился в атеистические или, по крайней мере, внецерковные формы. С обезоруживающей откровенностью Цивиньский признал, что церковь во все времена только усугубляла этот разрыв, ибо, будучи отстранена от власти, она становилась в оппозицию, но не признавала при этом других оппозиционных центров и стремилась отождествить себя со всем обществом. Такое положение Цивиньский назвал «юлиановской церковью», проводя параллели со временем Юлиана Отступника, когда власть начала борьбу с христианской религией, уже завоевавшей господствующее положение в Римской империи. «Юлианизм», по мнению Цивиньского, рождался там, где власть отходила от прежней, «константиновской» модели, то есть от союза трона и алтаря. «Константиновская» церковь, в свою очередь, хотя и имеет привилегированное положение, однако не всегда может сохранить свой моральный авторитет, так как последний нередко дискредитируется участием церкви в политической власти. «Юлиановская» же церковь, хотя и с легкостью поддерживает на высоте свой моральный престиж, вместе с тем навязывает всему обществу собственный взгляд на вещи, желая противопоставить народ власти и вернуться в положение «константиновской церкви»[495]. Выход из порочного круга виделся Цивиньскому в обращении церкви к добродетели солидарности как лежащей в основе этики бунта, и отказе от «константиновской» модели. Именно таким образом католическая церковь сумеет преодолеть недоверие либеральной интеллигенции и укрепить свое положение в современной индустриальной цивилизации, считал он.

Выстраивая свою концепцию, Цивиньский явно вдохновлялся современной ему Польшей. Это явствует из того, что аналогичные мысли он высказал еще в апреле 1968 года[496]. Студенческий бунт сподвиг его порассуждать над роковым недопониманием в среде недовольных — между католиками и атеистами, правыми и левыми, патриотами и либералами. Казалось бы, и те и другие не любили власть, но друг друга они не любили еще больше. Если с высоты духовенства вообще не видна была разница между разными изводами атеизма, то с позиции диссидентов левого толка церковь и партия — просто две разновидности диктатуры, одинаково ненавистные борцам за демократию.

За три года статья разрослась до книги и произвела фурор в образованных кругах польского общества, причем на разных мировоззренческих флангах.

Диссиденты переживали в тот момент идейный кризис. Надломленные репрессиями 1968 года и печальной судьбой Пражской весны, они расстались с коммунистической идеологией и теперь искали новые ориентиры. Многие из бывших партийных смутьянов начали печататься (под псевдонимами) в «Тыгоднике повшехном». В такой ситуации книга Цивиньского воспринималась ими как дружески протянутая рука. В 1976 году последовал ответ на нее — Адам Михник, один из вождей студенческого бунта 1968 года, выходец из коммунистической семьи, написал и через год опубликовал за рубежом книгу «Польский диалог: церковь — левые», в которой объявил: если «до войны Церковь была реакционной, а коммунизм проповедовал прогрессивные идеи, то теперь — наоборот»[497]. «Политический долг левых, — продолжал автор, — состоит в том, чтобы защищать свободу Церкви и гражданские права христиан совершенно независимо от того, что думаем мы о роли Церкви 40 лет назад и возможной ее роли через 40 лет»[498]. Права человека должны быть для всех, иначе их нет ни для кого, резюмировал Михник.