Читаем Иоанн Павел II. Поляк на Святом престоле полностью

Войтыла, кажется, долго не мог осознать, сколь высоко взлетел. По свидетельству Службы безопасности, один из членов редколлегии «Тыгодника повшехного», встретивший его перед отъездом в Рим за кардинальской шапкой, так прокомментировал настроение архиепископа: «Войтыла сам в это не верит, он ошеломлен просыпавшимися на него милостями и сейчас в состоянии лишь молча их принимать. В сравнении с Сапегой он сильно проигрывает. Тот принимал милости и титулы как должное, а когда выступал, было ясно, чего хочет. Войтыла же покамест сподобился лишь на смирение… он себя ведет, как простачок в дорогой гостинице»[485].

Тем не менее уже в 1967 году о нем судачили как о вероятном преемнике Вышиньского. Внезапное назначение его кардиналом (в чем усматривали влияние Дескура) сделало Войтылу вторым по значимости прелатом в Польше. Сотрудники краковской курии уже осенью ожидали смены примаса, причем Вышиньский якобы сам указал на Войтылу как на своего наследника. «Говорят, 90% епископов поддержат выдвижение Войтылы», — информировал глава краковского отдела по делам вероисповеданий Леон Круль[486].

Подчиненные говорили, что митрополит управлял своей епархией, как семинарией. Трудно сказать, что это значит. Войтыла, прямо скажем, не проявлял блестящих административных способностей и вообще сторонился этой сферы. Его стихия была — ездить по приходам, встречаться с людьми. К неудовольствию подчиненных, он охотно принимал разные назначения в Ватикане, из‐за чего у него почти не оставалось времени на текущие дела митрополии[487].

В работе ему помогали четыре епископа, причем трое из них были старше начальника, а один в молодости организовал вокруг себя группу последователей, аналогичную Сообществу. Обслуживанием самого архиепископа занимались три монашки из конгрегации Святейшего Сердца Иисуса, которых Войтыла потом заберет с собой в Апостольскую столицу.

Войтыла разделил курию на несколько отделов (примерно по пять человек в каждом) и назначил двух канцлеров — одного по вопросам канонического права, другого — по гражданским, юридическим, административным и финансовым делам. В целом это была совсем не громоздкая структура.

Едва ли не самым сложным вопросом, с которым ему приходилось иметь дело, были финансы. Сам Войтыла к деньгам был равнодушен, но он должен был содержать свой управленческий аппарат. Часть зданий, относившихся к собственности епархии, заняли государственные учреждения, однако митрополит по-прежнему обязан был платить за их ремонт. Кроме того, архиепархия платила налоги со своего имущества и с доходов, в том числе с даров. Поскольку власти не признавали за костелом юридическое лицо, церковь и ее подразделения не могли иметь счета в банках. Поэтому все расчеты производились наличными.

В первое воскресенье каждого месяца в диоцезе шел сбор средств на семинарии, а в третье воскресенье каждого нечетного месяца — на курию. Существенную помощь оказывали приходские священники, передававшие митро­политу 20% средств, собранных на Рождество. Войтыла и сам кое-что «зарабатывал» (стипендии, гонорары за доклады и публикации, пожертвования), но все до гроша тратил на свои церковные инициативы[488].

Он не изменил свой образ жизни, вознесшись на вершины церковной иерархии. Так же запросто общался со старыми знакомыми, ходил на сплавы, катался на лыжах. Январский лыжный забег превратился у него в традицию: после новогодней службы в краковской церкви францисканцев Войтыла неизменно отправлялся к урсулинкам в Закопане, где до конца недели ездил по горам[489]. Задержавший его однажды недалеко от чехословацкой границы патрульный не мог поверить, что перед ним — митрополит: «Кретин, ты хоть знаешь, чей паспорт спер?» Когда его спрашивали, достойно ли звания архиепископа ездить на лыжах, он отвечал, что звания архиепископа недостойно плохо ездить на лыжах. «И много польских кардиналов увлекается лыжами?» — «Сорок процентов! В Польше сейчас два кардинала, однако Вышиньский — это сразу шестьдесят процентов»[490]. Ну и конечно, гребля на байдарках. Этого занятия он не оставлял практически до момента избрания римским папой. Последний заплыв состоялся в июле 1978 года.

Просыпался Войтыла рано — в пять или в половине шестого, и первый час по пробуждении тратил на молитву в домашней часовне. Если у него кто-нибудь гостил, архиепископ милосердно позволял ему поспать подольше — аж до половины восьмого. «Это называется подольше?» — пробормотал обескураженный таким «одолжением» Джеймс Гиллен, секретарь прибывшего из Вашингтона кардинала. «Кто же спит после восьми?» — искренне удивился краковский архипастырь.

Перейти на страницу:

Все книги серии Критика и эссеистика

Моя жизнь
Моя жизнь

Марсель Райх-Раницкий (р. 1920) — один из наиболее влиятельных литературных критиков Германии, обозреватель крупнейших газет, ведущий популярных литературных передач на телевидении, автор РјРЅРѕРіРёС… статей и книг о немецкой литературе. Р' воспоминаниях автор, еврей по национальности, рассказывает о своем детстве сначала в Польше, а затем в Германии, о депортации, о Варшавском гетто, где погибли его родители, а ему чудом удалось выжить, об эмиграции из социалистической Польши в Западную Германию и своей карьере литературного критика. Он размышляет о жизни, о еврейском вопросе и немецкой вине, о литературе и театре, о людях, с которыми пришлось общаться. Читатель найдет здесь любопытные штрихи к портретам РјРЅРѕРіРёС… известных немецких писателей (Р".Белль, Р".Грасс, Р

Марсель Райх-Раницкий

Биографии и Мемуары / Документальное
Гнезда русской культуры (кружок и семья)
Гнезда русской культуры (кружок и семья)

Развитие литературы и культуры обычно рассматривается как деятельность отдельных ее представителей – нередко в русле определенного направления, школы, течения, стиля и т. д. Если же заходит речь о «личных» связях, то подразумеваются преимущественно взаимовлияние и преемственность или же, напротив, борьба и полемика. Но существуют и другие, более сложные формы общности. Для России в первой половине XIX века это прежде всего кружок и семья. В рамках этих объединений также важен фактор влияния или полемики, равно как и принадлежность к направлению. Однако не меньшее значение имеют факторы ежедневного личного общения, дружеских и родственных связей, порою интимных, любовных отношений. В книге представлены кружок Н. Станкевича, из которого вышли такие замечательные деятели как В. Белинский, М. Бакунин, В. Красов, И. Клюшников, Т. Грановский, а также такое оригинальное явление как семья Аксаковых, породившая самобытного писателя С.Т. Аксакова, ярких поэтов, критиков и публицистов К. и И. Аксаковых. С ней были связаны многие деятели русской культуры.

Юрий Владимирович Манн

Критика / Документальное
Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны)
Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны)

В книгу историка русской литературы и политической жизни XX века Бориса Фрезинского вошли работы последних двадцати лет, посвященные жизни и творчеству Ильи Эренбурга (1891–1967) — поэта, прозаика, публициста, мемуариста и общественного деятеля.В первой части речь идет о книгах Эренбурга, об их пути от замысла до издания. Вторую часть «Лица» открывает работа о взаимоотношениях поэта и писателя Ильи Эренбурга с его погибшим в Гражданскую войну кузеном художником Ильей Эренбургом, об их пересечениях и спорах в России и во Франции. Герои других работ этой части — знаменитые русские литераторы: поэты (от В. Брюсова до Б. Слуцкого), прозаик Е. Замятин, ученый-славист Р. Якобсон, критик и диссидент А. Синявский — с ними Илью Эренбурга связывало дружеское общение в разные времена. Третья часть — о жизни Эренбурга в странах любимой им Европы, о его путешествиях и дружбе с европейскими писателями, поэтами, художниками…Все сюжеты книги рассматриваются в контексте политической и литературной жизни России и мира 1910–1960-х годов, основаны на многолетних разысканиях в государственных и частных архивах и вводят в научный оборот большой свод новых документов.

Борис Фрезинский , Борис Яковлевич Фрезинский

Биографии и Мемуары / История / Литературоведение / Политика / Образование и наука / Документальное

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих казаков
100 великих казаков

Книга военного историка и писателя А. В. Шишова повествует о жизни и деяниях ста великих казаков, наиболее выдающихся представителей казачества за всю историю нашего Отечества — от легендарного Ильи Муромца до писателя Михаила Шолохова. Казачество — уникальное военно-служилое сословие, внёсшее огромный вклад в становление Московской Руси и Российской империи. Это сообщество вольных людей, создававшееся столетиями, выдвинуло из своей среды прославленных землепроходцев и военачальников, бунтарей и иерархов православной церкви, исследователей и писателей. Впечатляет даже перечень казачьих войск и формирований: донское и запорожское, яицкое (уральское) и терское, украинское реестровое и кавказское линейное, волжское и астраханское, черноморское и бугское, оренбургское и кубанское, сибирское и якутское, забайкальское и амурское, семиреченское и уссурийское…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии